Здорово, теперь он не курит! Вот так вот взял – и все. Лук порадовался своей силе воли. Надо еще с бухаловом прекратить, не дожидаясь, пока придется завязывать. Зеленый змий – это такое чмо, с ним – самому себе верить нельзя! Вон Бухарь, или дядя Коля, или те уроды, что по утрам у ларьков собираются. Они ведь смолоду не планировали такими стать. И себя видят совсем иначе, а не уродами. Да, но дембель придет… Он вернется и что? Что он скажет ребятам, которые его ждут? Не пью, мол? Глупость какая.
Нет, так дело не пойдет, надо будет нажраться в дым, в первый же день, а то – что это за дембель? А почему – надо? Кому надо? – Лук разволновался, взвешивая все за и против, потрещал сухой сигаретой, разминая… Ах ты, черт! Он же не курит. Бегом, чтобы не успеть передумать, Лук бежит к котлу, бросает туда дряблую, тощую, но сухую сигарету, вслед за ней мятую красную пачку, в которой еще целых пять штук великолепных никотиновых палочек без фильтра марки «Прима». Нет, все-таки он крут, не хуже Павки… Может быть, дождаться Князя и в казарму забежать?.. Телик глянуть, в курилке потреп…
Ой, нет. Надо «сменку» постирать, вот что…
– Шура, привет!
– А-а, Витя… Садись, я сейчас, выжму только… Ну что там, в штабе ничего насчет красна солнышка не слышно? – Замкомвзвода Кесель, сержант-самоучка, хохол и закадычный дружок Лука, имеет хорошие связи в штабе полка: его земляк там писарем дуркует, поэтому Кесель больше других в курсе, как там дела с канцелярским дембелем…
– Ничего не слышно, Шура, может, в понедельник новое появится… Шура, я хочу перед тобой извиниться.
– Хочешь? А кто я такой, чтобы тебе в этом мешать?. Чего там?
– Письмо тебе пришло, в обед, я взял передать и забыл! Веник позвал меня с собой в город, пятое- десятое… Это от твоей девушки…
– Где???
– Вот…
Лук старается держаться бесстрастно, как Чингачгук, но рот у него до ушей и в первую читку, и во вторую…
– Покурим?
– Тоже мне – окающий Максим Горький! Надо говорить: пaкурим! Вообще-то я завязал.
– Давно?
– Второй час держусь…
Кесель ушел возглавлять личный состав, Князь заступил на смену и уже набирается сил, спит меж двумя шинелями, чтобы в три часа ночи проснуться и продолжить доглядывать за своим и Луковым котлами… А Лук пододвинул табурет поближе к котлу и вглядывается туда невидящими глазами – мысли его далеко. Письмо он сжег за ненадобностью, потому что выучил его едва ли не наизусть, а теперь он думает… И вновь окурок прижег зазевавшийся палец и теперь сгорает сам в каменноугольном аду… А в пальцах уже новая сигарета… Но курить он обязательно бросит, нет проблем, он сильный… Успеется еще…
Лук и вендетта
Лук загремел в армию поздно, двадцати одного года от роду, будучи на год старше большинства дембелей, сменить которых в нелегком деле отбывания почетной воинской обязанности он и был призван. Возраст и прерванное насильственно высшее образование давали ему некоторые преимущества перед «однопризывниками».
Нет, все обязанности и тяготы молодого бойца он волок на себе наравне со всеми – так же драил полы и туалеты, пока деды отдыхали, так же носил ремень затянутым, а подворотничок наглухо застегнутым… Но мыть бесперебойно действующий туалет – не позорно по армейским обычаям, а вот подходить к дедушке за наказанием, «под пиявку», добровольно снимая шапку или пилотку, это… Здесь тоже есть тонкости: подавляющее большинство дедов во времена своего «салабонства» подходили и подставляли. На втором периоде службы «пиявка от дедушки» – удел немногих, смирных и покладистых. На третьем – явное унижение. Так вот Лук ни разу не получал пиявок от дедов, подворотничков им не подшивал, а деды в из подразделении были многочисленны и свирепы… Но – повезло Луку, его уважали и не «гнули». Виктор Кесель к третьему периоду службы успел получить ефрейтора и, как и всякий настоящий хохол, мечтал о большем. Месяц, как его сместили из каптерщиков в пользу Васи Михальчука, тоже черпака, и тоже хохла, но это была кажущаяся немилость: командир подразделения и старшина, майор Ковешников и прапорщик Петрик, Плевок и Веник, соответственно, прочили его в сержанты. Сержант не из учебки, а выращенный из рядового, – редкость и сложившиеся в полку обряды требовали, чтобы избранный пришел в звание и должность с «передовой», а не из «тыла». Кесель догадывался об этом, внимал слухам, боясь поверить, и голова его сладко кружилась. Лука он недолюбливал – за наглость перед старшими, за спесь перед равными, за мягкотелость перед «сыновьями», за «умные» речи и непонятные слова, которыми тот щеголял то и дело… Уважал, да, но не любил. А внешне они были ровные приятели.
Это случилось весной, когда солдатские либидо распухают так, что начинают мешать строевому шагу. Морок-апрель, трепетный воздух, стопудовая грязь на сапогах… Природа утратила строгость очертаний и превратилась в бело-черно-зеленое месиво. Все началось в грузовом автомобиле, по дороге в Вайялово, где им предстояло нести караульную службу по охране автомобильной базы полка. Начальником караула назначен был старлей Оноприенко, по кличке Онупер, а дежурным по базе – «Рыжий», капитан Исаев. Онупер был гнилой офицер – увольнений не давал никому и никогда, солдат из своего экипажа перед начальством не защищал и не выгораживал, но сам себя считал при этом «отцом солдатам» и остроумцем.
Лук в повседневной службе числился в его экипаже. Кузов битком набит, Лук сидит у самой кабины, напротив Онупера.
– Что улыбаешься, Лук? Небось, об ужине думаешь? Не-ет, пока полы в караулке не отпидорасишь, чтобы ни пылинки, ни соринки, ложку в руки не возьмешь. Лично проверю. – Лук с неохотой вынырнул из эротических грез.
– Стар я уже для полов, товарищ старший лейтенант. Но где-то вы правы: проблема пола стоит очень остро и увольнение в город более чем желательно. Кстати и суббота с воскресеньем меньше чем через неделю. Отпустите, а?
– Чего? Какое увольнение? Ты еще службы не нюхал, а уже – стар!.. Ты еще сынок, рядовой Лук, и даже не знаешь какой рукой за сиську жать. Так зачем, спрашивается, тебе увольнение?
– Я знавал женщин, товарищ старший лейтенант, больше, чем вы портянок износили.
Солдаты и сержанты загоготали: Лук за словом в карман не лез, а Онупера никто не любил. Даже капитан Исаев, молчун и флегматик, еле заметно усмехнулся.
– Ты еще каплей с конца висел, когда я присягу принимал, понял? Тебе еще служить, Лук-чеснок, как медному котелку.
Лук вытянул шею в сторону и грозно рявкнул:
– Рядовой Михальчук!
– Я! – с веселой готовностью откликнулся тот, понимая, что камрад орет неспроста.
– В подведомственной вам каптерке медные котелки имеются?
– Так точно! Две штуки медных в НЗ, остальные из люмения.
– Срок службы медного котелка?
– Пятнадцать лет.
– Пятнадцать? Против докyмента не попрешь. Так значит котелки пойдут на дембель в одной «пачке» с товарищем старшим лейтенантом?.. Это вам, товарищ старший лейтенант, служить как медному котелку. А у меня дембель не за горами.
Личный состав заблеял вповалку, Онупер побагровел, начал было матюгаться, но споткнулся на простом слове…
– Ну, ладно, Лук, сегодня ты поймешь, что такое – служба…
Не повезло Кеселю: попал он в одну смену с Луком и теперь почти наравне с ним хлебал тяготы и лишения караульной службы. Караульные сутки разбиты на четыре цикла, шесть часов каждый: два часа на посту, два часа – бодрствование в караульном помещении, два часа – отдых, сон.
Два часа Лук стоит на посту – и это единственный просвет, где можно отдохнуть и успокоиться. Все остальное время начкар Онупер демонстративно изводит Лука придирками и бессмысленными приказами.
