– Да, мне равнобедренно, пусть себе колдуют, раз нравится. Приедут из города – встретимся, а так – ни для кого меня нет… Ну-ка лежать! Совсем развинтился, гусь мурманчатый! Жратву почуял, а ведь я его утром кормил…
– Сам разбаловал. Он и не злой, я же не спорю, а как бы – озорник. Против него даже Васька с Шимкой помирились, вместе интриги из-за печки плетут, за то что он их все гоняет да обижает.
– Ну уж и обижает! Просто ему играть хочется, а в твоей избе простора нет. Обижать я ему запретил – за своих не бойся. Зря не хочешь переезжать ко мне, объективно мала у тебя жилплощадь для всех нас скопом. Я тебе за пять минут все переправлю, захочешь – так и с избой вместе, во дворе полно места.
– Какая есть. Нет, Лешенька, избушка моя, как ты ее называешь, хоть и не твои хоромины, старше Стеньки Разина, родная, всегда со мной была, теперь навеки здесь стоит, и я при ней буду, пока жива, а в тесноте – да не в обиде. Тесно – только потому и тесно, что твоему оглоеду не побегать, не развернуться, а сама изба просторная. Да и не велик путь – от тебя ко мне на соседнюю улицу… Я тебе покушать приготовила, первое, второе, да салат по-городскому, да кисель, да к чаю напекла! Давай-ка поешь, исхудал ведь как, одни глаза остались.
– Ни фига себе исхудал – девяносто семь кило! Если бы не качался и не бегал – так уже был бы, твоими стараниями, колобок в сметане!
– Это что, почти шесть пудов по-старому? Ну и где они в тебе? При твоем росте и не видать ничего, одни ключицы торчат! Все равно кушать полезно, сейчас я принесу и сама заодно, еще ничего не ела за весь день. Леша…
– Что, Леша? Ну что ты так смотришь? Ну вот… Только этого не хватало! Все же в порядке? Все нормально, бабушка. Я тебе говорю, я обещаю, ну пожалуйста…
– Это они тебя опять извести хотят, что подманивают?
– Кто – они?
– Не знаю… ты же не рассказываешь, кто? Адовые.
– Гм… Если я что-то понимаю в абстракционизме… Короче – не извести, баб Ира, хуже. Гораздо хуже. А я пока не готов…
Глава 14
– Самое мощное препятствие любовному грехопадению – это многовековая мудрость человечества, на которую всем начхать.
Филарет крякнул, но все же спросил, как ни в чем не бывало:
– Ты это к чему?
– Абстрактно, в порядке самосовершенствования, ни на что не намекая, ни на тебя, ни на некую С…
Встретились прямо на Невском, у входа в «Центр», внизу, ровно в одиннадцать часов, потому что Арсений Игоревич хотя никогда не опаздывал, а и раньше на работе не появлялся. Велимир оказался на месте встречи первым, но и Филарет отстал от него на какие-то секунды.
Вчера они праздновали долго и скромно, до полуночи, почти на трезвую голову, бутылка бургундского не в счет, да и ту втроем опустошили едва до половины. Потом Велимир встал – пора, дескать, домой, но и Филарет, Свете и Вилу на удивление, тоже засобирался, оговариваясь какими-то важными домашними бытовыми делами… Вил уверен был, что Филарет тень на плетень наводит, а сам вернется ночевать; видимо, и Света догадалась об этом же, либо он ей незаметный знак подал, поскольку она моментально успокоилась и обоих поцеловала на прощание в щечку, по-сестрински…
Но это было вчера, а сегодня пришел день, который сулил много нового, да мало хорошего… Так думал Велимир, так думал и Филарет, хотя оба они вовсе не сговаривались в думах своих, да и хорошее с плохим понимали для себя не одинаково.
– Привет.
– Привет.
– Как?…
– Все нормально, а у тебя?
– Та же фигня. Папка, надеюсь, с тобой?
– Угу. – Филарет качнул рукой, показывая драгоценную папку с документами.
Велимир уже не так строго таился и расправленного наружу чутья хватило почувствовать легкое- прелегкое подтверждение своим домыслам насчет Филарета: вернулся и ночевал. Счастливчик…
– А тебе какое дело до этого?
– Ты о чем?
– Сам знаешь, о чем.
– Ну, извини, позавидовал, не больше.
– Ладно. У меня неважные предчувствия насчет итогов предстоящего совещания.
– Только предчувствия??? Ты неисправимый идеалист, Филарет Ионович, если рассчитываешь, что наши деньги так легко разменяются на «ихние» документы. Впрочем, мои предчувствия подсказывают мне, что мы с тобой все равно сумеем добиться справедливой оплаты нашего труда.
– Федотович.
– Да, точно, Федотович. Ну, извини еще раз, опять ошибся, теперь не забуду.
– Извиняю, хотя ты ошибся намеренно. Поднимаемся?
– Веди, командир, я прикрою тыл.
В приемной оба переглянулись и дружно качнули головами один другому: Игоряныч просто глупец, что променял Светку на Илону. Буквально несколько дней их не было в конторе, но за это время они успели притереться характерами, сдружиться в какой-то мере, девушку понять и узнать, если уж не друг друга… Светка-красавица оказалась, при ближайшем рассмотрении, добрейшая душа, настолько беззащитная и доверчивая, что от этого производила впечатление набитой дуры, а ведь она вовсе не дура… Не Архимед, не академик Абрикосов, но и не Илонка… Эта тоже смазливая, тоже высокая, но…
– Совсем другой сорт, правда? Илюша, а что, шеф разрешил курить тебе прямо здесь, в предбаннике?
– Тебя не спросил. Велено подождать, он занят пока. Вилюша. С волосами ты лучше смотрелся, не таким уродцем. На крутого пацана все равно не тянешь. – У Илоны и раньше матерные слова слетали с языка легко и быстро, как капель весной, но это в кулуарах, а здесь же она официальное лицо… Ну-ну, быстро освоилась с ролью главной наложницы…
– И чем же он занят? – Илона обернулась и слегка умерила гонор: бас Филарета и прямой немигающий взгляд исподлобья всегда охлаждающе действовали даже на Арсения Игоревича и его заместителей, включая начальника службы безопасности.
– Он с Москвой разговаривает, Филарет Федотович, скоро закончит. Если надо будет – примет. Как только вот эта лампочка погаснет, я сразу же зайду, спрошу и вас позову. Присаживайтесь пока.
– Да мы войдем сами, с вашего позволения, он нас охотно извинит, поскольку наши новости поважнее московских и уж всяко приятнее для него.
– Точняк. Я пришел к тебе с сюрпризом, рассказать о депозите… Ой, ты чего это раскашлялась? Хочешь, я тебе по спинке похлопаю… Как братан братана, а, Илона-джан? – Илона бросила в пепельницу недокуренную «вирджинию» и зашлась в неожиданном кашле, не в силах его унять, она еще пыталась показать руками, что к шефу нельзя, но кашель усилился, потекли слезы, сопли, и девушка опрометью бросилась из комнаты…
– Клоун и есть клоун. Зачем тебе это?
– Из анбиции. Как только она домчит до туалета, все сразу и кончится. Как вернется – опять начнется. И так три раза. И в следующий раз она будет со мною вежлива не менее, чем с тобою, неопрятно обросшим на затылке.
– Да? Тогда ладно. А будет ли этот следующий раз?
