– Ты с ума сошел! Так только в сказках бывает!.. Из нафьих… Обидятся и съедят первой же ночью!
– Подавятся. Зиэль, мой друг, ну, воин, с которым я пришел, как раз такие носит. И…это… и все ему хоть бы хны.
Девочка попыталась наморщить гладкий лобик.
– Я тебе верю… но… У нас дома кое-что понимают в колдовстве, но… Значит, он не тот, за кого себя выдает. Простому человеку не дано враждовать с нафами, потому что они слуги самой богини Уманы… – Девочка пробормотала короткую молитву.
Лин вспомнил слова воина Зиэля в адрес богини Уманы и смутился. Кто прав, и в чем правда? Сколько ночей они провели в открытом поле, а нафов и духу не было рядом, хотя Уфина права: по всем поверьям, они должны бы наведаться и отомстить за пятерых уничтоженных той ночью тварей… И ему еще острее и жарче захотелось стать воином… И как можно скорее…
– Уфина! Уфина! Немедленно иди сюда! С кем ты там разговариваешь? Уфина!
Все, счастье кончилось, пришли за Уфиной… Странно! Лин ожидал увидеть за криком толстую рыхлую тетку в возрасте, похожую на тетушку Тошу, но это была статная, совсем не старая дама, одетая гораздо лучше и изящнее Тоши и Суни… А слуга рядом с нею похож, скорее, на воина в одежде горожанина, но не на раба… И не раб у них слуга, берет на нем и перо на берете…
– Лин! Ты будешь меня помнить?
– О, да! Я!.. Я… Всю жизнь! Я на тебе женюсь!
– И я тебя буду помнить. Я обещаю тебя ждать десять лет, двадцать лет… Пока ты не придешь за мною! А я буду ходить на все гладиаторские представления!.. На все-все!..
– Я приду. Клянусь, Фи. Я…
Но два молодых сердца так и не успели выслушать формальные признания во взаимной любви, ибо строгая дама широким мужским шагом пересекла «детский» двор, ухватила девочку за ладошку, вывернула из нее остатки леденца, бросила под ноги и таким же широким шагом, чуть ли ни волоча за собою маленькую Уфину, направилась прочь, к выходу… Знал бы Лин, кто была эта маленькая девочка, запросто сидевшая рядом с ним на деревянной скамье в углу базарной площади под видом простолюдинки!.. Но он не знал, и я считаю, что в тот день это было к лучшему для них обоих.
– Бедный, ну что ты хнычешь, Гвоздик… Мы обязательно найдем Уфину, обязательно!..
Лин произнес про себя все необходимые в этот момент клятвы, и хорошее расположение духа вернулось к нему. Тем более, что базарная площадь отдала наконец двух его спутниц, тетушку Тошу и племянницу Суню.
– Да старый ты дурак! Какой тебе «базар на лавке»? Можем мы башмаки-то примерить?..
Но – нет. Привратник туго знал свои обязанности: примерять и рассматривать покупки можно где угодно, только не в детском дворике, на это существует строжайший запрет! А иначе – не успеешь оглянуться – заповедный уголок превратится в точно такую же забитую людьми барахолку. И уже случалось, и превращался… И иное всякое происходило, стоило лишь ослабить догляд за порученным… За пятьдесят лет существования «детского» охранного промысла на базаре сложились четкие и разумные правила, проверенные самой жизнью, поэтому тетушка Тоша ругалась «для порядку», на всякий случай, на счастливый «авось». Не выгорело – и не надо, зайдем за угол и примерим, чтобы и не во дворике, и не на базарной площади.
Лин усомнился про себя: а ну как не подойдут башмаки? Тогда что? Опять медяк привратнику, его во дворик, а женщины в базарную толчею, с негодной обувкой в руках?
Но – золотые руки оказались у Суни, у тетушки Тоши и великолепный глазомер: сели на ноги башмаки – хоть бы что-нибудь где-нибудь прижало или натерло за весь обратный путь!
– Хоть они и не эти… не… тьфу, говорить не хочу! Но из настоящих приозерных церапторов, вот как! В кругель они мне встали! В большой серебряный кругель – пара, вот как, господа хорошие! Уж и боюсь: поверит ли мне господин Зиэль?..
Тетушка Тоша вопросительно скосилась на Лина, но тот лишь ухмыльнулся и махнул ладонью:
– Поверит.
У Лина даже и сомнений на этот счет не было, потому как он успел насмотреться на широкие жесты своего спасителя и друга. Кабы спьяну он деньгами сорил – можно было бы опасаться, что на очередное утро пробьет его приступ бережливости, но Зиэль всегда при разуме и памяти, ни разу не пропил… сколько скажет ему тетушка Тоша за башмаки, столько и примет Зиэль на свой счет. Недаром трактирщик Тох вспомнил его через годы и ринулся угождать! А хороши башмаки! Вот как, оказывается, богатым жить удобно… Камешки, плевки и колючки никак твоей подошвы не касаются, ногам внутри всегда одинаково, ни холода, ни огня не боятся… А носы у башмаков свободны и чуть вверх поддернуты – красиво! И с запасом на рост ноги. Ах, как жалко, что Уфина не видела его в обуви… А у нее что на ноге было?.. Что-то из красной с узорами кожи, под юбками не рассмотреть… Лин в очередной раз смутился и принялся глазеть по сторонам. Деревья и кусты только по богатым дворам, за оградами, а на улице – одна трава по приобочным канавам. Вот бы сейчас кто-нибудь привязался к Тоше и Суне, а он бы как выпрыгнул с кинжалом в руке… С ножом в руке… И отогнал бы… А Суня тогда бы ему сказала…
– Зато и сносу им не будет. С горки-то идти куда как легче. Все у нас в Шихане хорошо, да одно плохо: круто в главный город идти, подниматься к ратуше, к базару…
– И все равно: вырасту – будут у меня сапоги… – Лин замялся, памятуя о страхах Суни и тетушки Тоши… – те самые, как у Зиэля.
– Ну и хорошо, дай тебе боги! Вот уж и дом наш недалеко… теперь в мыльню – и домой, свеженькие, незапыленные!
– А… всем нам обязательно?
Тетушка Тоша посмотрела на смущенного Лина и затряслась в добродушном смехе:
– Всем. Но порознь: тебе в ту дверь, над которой дубовая ветка, а нам вон в ту, с папоротником. Направо – мужчины, налево женщины и маленькие дети. Но ты уже взрослый парень… гм… при оружии… да, и поэтому тебе направо. Обе женщины громко захихикали, и Лин понял, что они смеются над тем, что он
