– Они ждут прихода Мессии – но не того же, что и вы. Иисус для них недостаточно Мессия. И только когда Мессия явится, возникнет Великий Израиль.
– А как они узнают о приходе Мессии?
– Никак не узнают и будут до упада спорить по этому поводу.
– Нет, серьезно. Если вдруг кто-нибудь объявит себя Мессией, как они определят, правда ли это?
– Им будет дан знак свыше. Ты знаешь, как я отношусь ко всем этим символам – хасидским, арабским, еврейским, христианским. Иерусалим давно сам превратился в символ.
«Вот это я действительно знаю», – подумал Том.
Шерон осталась ждать в машине, а Том отправился рассчитываться за гостиницу. Том хотел попрощаться с Давидом, но старика не было на кухне, и Том прошел к его номеру и тихо постучал в дверь. Никто не откликнулся, однако какое-то шевеленье за дверью слышалось, так что Том постучал еще раз. Через несколько секунд на пороге возник Давид, завернутый в широкий халат из шотландки на несколько размеров больше нужного. Вид у него был хуже некуда.
– Месье, – процедил он, – вы и сам видите, что я не в форме.
– А что с вами, Давид? Выглядите вы ужасно.
– Ваше мороженое доконало меня. Ваш замысел удался. Можете забирать свои трофеи. – Похоже, старик был явно немного не в себе.
– Может быть, вам что-то нужно? Позвать врача?
– Ничего и никого не нужно. Заканчивайте свое дело и уходите, пожалуйста.
С этими словами Давид проковылял в соседнюю комнату и улегся на кровать, где была навалена куча одеял. Он поджал колени к груди и затих.
Том подумал о Шерон, ждавшей его на улице. Он нашел пустой бокал, наполнил его водой из-под крана и поставил на столик у кровати. Затем вышел, тихо прикрыв за собой дверь.
Он позвонил в звонок, но портье так и не вышел.
– Черт, – сказал он, вернувшись в машину.
– В чем дело?
– Да там есть один старикан, с которым я хотел попрощаться. Он плохо себя чувствует, рядом никого нет. Не хочется оставлять его так.
– Но ведь не ты виноват, что он заболел?
– Нет.
– Он там не один? За ним присмотрят? – спросила Шерон, нажимая на газ. – Поехали. Покажу тебе ночной Иерусалим.
11
Том боролся с похмельем, наполнившим его рот кислым привкусом пива «Маккаби». Шерон таскала его весь вечер по барам Иерусалима, и имя Кейти ни разу не было упомянуто. Спал он не очень хорошо. Во сне неведомый голос настойчиво шептал ему на ухо что-то на языке, который он не понимал, хотя почему- то должен был понимать.
Но, по крайней мере, никто не стучал среди ночи ему в дверь.
Лежа нагишом на кровати, он разглядывал крошечную татуировку, сделанную на ноге чуть выше лодыжки. Он разглядывал ее всякий раз, когда у него было похмелье. Через два года после свадьбы Том вместе со своей футбольной командой поехал на недельку развеяться в Дублин. Он был полузащитником и справлялся со своими обязанностями неплохо – для любительской Воскресной лиги. В один из вечеров, когда «Гиннес» подействовал на него особо эффективно, он проиграл пари и должен был сделать татуировку.
Том выбрал место над самой лодыжкой как наименее заметное. Он был пьян и, к негодованию щелкавших орешки, издевавшихся над ним и подбадривавших его товарищей по команде, выбрал рисунок без их помощи. К тому времени, когда он вернулся домой из Дублина, татуировка покрылась коркой коросты.
– Это еще что такое? – спросила Кейти, откинув простыню.
– Это татуировка.
– Что?!
– Татуировка.
– Больше похоже на струп.
– Ну да. Спустя некоторое время струп отпадет и останется симпатичная маленькая надпись.
– Ну ты просто идиот! Настоящий идиот!
– Возможно.
– А что там написано?
– Сама увидишь.
– Уехал в Дублин и вернулся с татуировкой!
Все следующие дни Кейти не могла удержаться, чтобы не ковырять потихоньку засохшую корку длинными наманикюренными ногтями. Наконец корка полностью отвалилась.
– Это же священные цвета! – прошептала Кейти.
Насчет священных цветов Том ничего не знал. Татуировка представляла собой алое сердце, сверкавшее на фиолетово-сером фоне. Вокруг него извивалась надпись, сделанная золотистыми буквами: «КЕЙТИ. ВЕЧНАЯ. ЛЮБОВЬ».
Кейти была одновременно в смятении и восторге. Она качала головой, не веря своим глазам, и делала это в течение следующих десяти лет всякий раз, когда видела татуировку.
Том оделся. Шерон уже ушла на работу. С час он бесцельно слонялся по квартире, затем решил навестить Давида. Ему было жаль больного старого еврея в мешковатых брюках с поясом, завязанным узлом. В таком месте старый человек вроде Давида может запросто преставиться – и никто не заметит этого. Уж где-где, а в этом городе надо было о нем позаботиться, решил Том.
– Не забудь, что завтра пятница, – сказала Шерон накануне.
– И что?
– Мусульмане не работают по пятницам, так что все арабские магазины закрыты, автобусы и такси не ходят. По субботам не работают евреи. А христиане отдыхают в воскресенье.
– Ну, это же не весь город сразу.
– Ну да.
Давид, как обычно, мыл посуду на кухне.
– Том! А мне сказали, что вы съехали. – Его настроение вроде бы улучшилось, хотя вид был все же довольно бледный.
– Да, съехал. Вчера я заходил к вам, чтобы сказать об этом. Сегодня вам лучше?
– Месье, простите меня, пожалуйста. Похоже, я очень виноват перед вами.
Затем он попросил Тома сходить в булочную за пахлавой, а сам тем временем заварил кофе и пригласил Тома в свою комнату.
– В чем это вы передо мной провинились?
– Сначала покушайте!
Когда пахлава окончательно склеила у Тома все внутренности, Давид объявил официальным тоном:
– Том, я ошибочно полагал, что вы умышленно отравили меня мороженым.
Том засмеялся, облизывая пальцы, но, взглянув Давиду в глаза, увеличенные линзами очков, понял, что тот говорит абсолютно серьезно.
– Вы сошли с ума!
– Может, я немного и параноик, но с ума еще не сошел.
– У меня нет привычки травить людей.
