НОВЫЙ АЭРОПОРТ».
Цитата показалась Тому знакомой.
– Исайя?
Хасид пожал плечами, давая понять, что не понимает по-английски, и поспешил прочь, накинувшись со своими листовками на группу австралийских туристов.
Том остановил такси-«мерседес» и дал водителю адрес Шерон. Машина умчала его под средневековые стены Старого Иерусалима. Повсюду развевались флаги. Флажки поменьше и вымпелы взвивались над зубцами стены Старого города. Золотой купол мечети аль-Акса подпирал синее небо. Из окна быстро мчавшегося такси Том любовался заливавшим весь город солнечным светом медового оттенка. Он подкрашивал облака, омывал древние кирпичные стены, просвечивал из старинных порталов, отбрасывавших длинные тени. Это напомнило ему открытки со сценами из библейской истории, которые он собирал еще в воскресной школе.
Таковы были его первые впечатления о Иерусалиме. «Прекрасна ты, возлюбленная моя. Любезна, как Иерусалим, грозна, как полки со знаменами».[6]
Это был Иерусалим, какого не существовало в действительности и каким ему больше не суждено было предстать перед ним. Тому хотелось попросить водителя притормозить, выйти из автомобиля, шагнуть прямо в глянцевую открытку и остаться в ней. Но вместо этого сказочная картина удалялась от него, постепенно уменьшаясь в заднем окне «мерседеса». Он слышал голоса, доносившиеся из-за городской стены. «Прекрасна ты, возлюбленная моя. Любезна, как Иерусалим, грозна, как полки со знаменами». Но автомобиль уже мчал по улице Шекхем на северо-восток, и старинная цитадель скрылась за холмом. «Грозна, как полки со знаменами». За задним стеклом автомобиля кристаллизовалась знакомая с детства мифическая старина. Это был день прибытия, день невинности.
Его отражение в дымчатых стеклянных дверях квартиры Шерон напомнило ему голема.[7] Первую, неудачную попытку человека. Вылепленного из глины Адама, ожидающего, чтобы Господь вдохнул в него жизнь. Он чувствовал в самом себе эту незавершенность, нехватку животворной искры, пролетевшей мимо него.
Он вторично нажал кнопку звонка. Рука, в которой он держал чемодан, уже вспотела. По-прежнему никто не открывал. Он позвонил в соседнюю квартиру, и в переговорном устройстве проскрипел сонный голос.
Том приблизил ухо к шороху, доносившемуся из домофона.
– Вы говорите по-английски?
– Мм… Да.
– Я ищу Шерон. Из соседней квартиры.
– Мм… Она уехала.
– Простите, что вы сказали?
– Уехала. В отпуск. Мм… Вернется через несколько дней.
Домофон щелкнул и отключился. По-видимому, сонный израильтянин вернулся к прерванному завтраку. Был уже полдень, однако.
Том тупо уставился на раскаленную пыльную улицу. Сжимая влажную ручку чемодана, он переминался с ноги на ногу, не зная, что делать. Слово «голем» гремело у него в мозгу, как эхо выстрела в пустыне. Пока он спускался по мраморной лестнице многоквартирного дома, лоб его вновь покрылся потом. Покинув прохладную тень здания, он окунулся в ослепительный солнечный свет.
Куда понесло Шерон? Внезапно решив прилететь сюда, презрев обычные в таком случае условности, он теперь ругал себя за глупость. Других знакомых в Иерусалиме у него не было. Дом был далеко, Том чувствовал себя одиноко и потерянно. Он был уверен, что таксист заломил слишком высокую цену. Бледный иностранец, вроде него, будто нарочно создан для того, чтобы его обирали.
Из-за угла вырулило такси. Том остановил его и попросил отвезти его обратно, в центр Нового Иерусалима.
– Там, где вы меня посадили, живут преимущественно евреи или арабы? – спросил он водителя по пути.
Водитель посмотрел на него через плечо и продемонстрировал улыбку, полную золотых зубов. Вопрос был, очевидно, настолько смехотворным, что он даже не стал на него отвечать. Том достал листок с рекламой гостиницы, который ему всучили на автовокзале.
– Это приличное место?
– Приличное, но не слишком чистое, – ответил водитель, посмотрев на листок.
– А вы не порекомендуете мне какой-нибудь отель?
– Отель обойдется вам недешево. Очень недешево.
– Я бы хотел найти что-нибудь не дорогое. Бестрепетно рявкнув гудком на зазевавшихся пешеходов, водитель сказал:
– Кажется, я знаю, что вам нужно. Не очень дорого, но и не какая-нибудь арабская хибара.
Предложенная им гостиница находилась чуть севернее Меа-Шеарим, района ортодоксальных иудеев, неподалеку от Старого города. На углу улицы в глаза бросался большой плакат:
Такси остановилось у дома из серого кирпича, выглядевшего более или менее чисто. Гостиница имела статус молодежного общежития. Курчавый черноволосый юнец в кипе и с удивленными глазами за толстыми линзами очков показал ему комнату. В ней пахло теплой пылью. Том отвернул покрывало и с сомнением посмотрел на желтоватую простыню. Юнец заверил его, что белье недавно меняли, а внешний вид ничего не значит. Том снял номер и расплатился фунтами стерлингов, за что получил скидку.
Когда молодой человек удалился, Том распахнул ставни. Длинные лучи послеполуденного солнца пронзили комнату, высветив поднятую им пыль. Том ничего не имел против пыли. Это была древняя, мистическая пыль. Пыль Авраама, Иисуса и Мухаммеда. Легкий неуловимый сор, оставленный мировыми религиями.
За окном рос куст жасмина, чей освежающий аромат смешивался с сухим запахом пыли. Он устал после дороги и к тому же не выспался прошлой ночью. Ему хотелось лечь и погрузиться в дремоту, но он боялся, что снова начнется стук в дверь. Может быть, это осталось позади, в Англии?
Но мысль об Иерусалиме действовала на него, как сильное тонизирующее средство. Он чувствовал чуть ли не эротическое возбуждение. Том решил, что не будет ложиться. Ему не терпелось пройтись по самому священному городу мира.
4
– Приветствую вас,
В первый момент Том подумал, что ошибся дверью, – таким по-хозяйски радушным было приветствие. Выходя из комнаты на улицу, он должен был пройти через большую общую кухню, где какой-то тщедушный человек с седыми волосами, склонившись над раковиной, мыл чашку с блюдцем. Человечек повернулся к нему:
– Это общественная кухня, да-да. Пожалуйста, пользуйтесь ею. Кофе – слабый, чай – жидкий. Но все бесплатно. – Он широким жестом указал на пыхтевший электрический чайник, словно это было одно из несметных сокровищ Соломона. Затем он сунул Тому крошечную руку. – Давид Фельдберг. Вы еврей?
– Нет.
– Что ж, не каждому в жизни выпадает быть евреем.
На плечи у него была накинута шерстяная кофта, ноги утопали в теплых войлочных шлепанцах размера на два больше, чем надо. Брюки, доходившие почти до подмышек, поддерживались тонким кожаным поясом, завязанным узлом. Нижняя челюсть то и дело опускалась, обнажая в улыбке несколько желтых корешков, которые воинственно торчали во влажном розовом рту, как потрепанные в боях, но
