– Ты вообще ко всему равнодушен, в том-то и беда. Тебе все безразлично, по большому счету, люди, боги, жизни, души… Твердо зная это, я даже пребываю в некоторой растерянности, глядя на упорство, с которым ты добиваешься моего согласия не пойми на что.
Снег огляделся – все как тогда, давным-давно: дымка застилает все вокруг, стало быть, время замерло и никто не прервет их разговора. Ну, что ж… Все лучше, нежели ждать. Зиэль поймал его взгляд и легко прочел, и еще шире раздвинул в ухмылке бородатый рот.
– Как это не пойми на что? На твою дружбу. Дружили бы на равной, можно сказать, основе, до конца времен. Это было бы любопытно тебе и мне. И недолго.
– Иными словами, тебе бы хотелось, чтобы нашелся некто, служащий тебе не из корысти и страха, но с приязнью. Это буду не я.
– Да, да, я уже слышал, ты повторяешь это словно каркаешь, без умолку. Но почему?
Снег открыл было рот для резкого ответа и словно поперхнулся, впервые, быть может, поверив, что собеседник спрашивает его искренне, чтобы понять, а не победить в словесном фехтовании.
– Признаюсь честно, сударь Зиэль…
– Я не сударь.
– Теперь ты не перебивай меня, пожалуйста, и не ерничай, если можешь. Признаюсь честно: мне сейчас не до изысканных мудрствований, мне тяжело. И становится тяжелее втрое, когда взамен близкому… и неприятному грядущему, ты предлагаешь мне целый ворох чудесных подарков: избавление от Уманы, жизнь, наполненную молодостью и силой, увлекательного собеседника, возможность дожить до конца времен, что само по себе…
– …что само по себе – довольно недалеко лежит. Но я опять перебил, извини.
– Да. И во сто крат тяжелее осознавать, что все это – не ложь. Но не будучи ложью в прямом смысле этого слова, любые твои услуги и подарки становятся чересчур дороги для соблазнившегося, не обязательно сразу, когда-нибудь после, но неминуемо. Я видел это на собственном примере и знаю на примере других. Ты можешь многое, в том числе и сделать меня слугою, согласно условиям того договора, однако даже ты не в силах приказать мне хотеть этого, иначе я уже буду не я. А вот ты – всегда ты. Зло – это такое плотное и по-своему чистое волшебство, что ни единой посторонней крупицы в нем нет и рядом быть не может, не превратившись в него рано или поздно. Те, кто попытаются поставить сию мощь на службу себе или близким своим, правде или милосердию, истине или знанию – обречены сами стать частью этого черного бездонного колдовства, утопив в нем разум свой и душу свою.
– Да не нужна мне твоя душа.
– Она мне нужна.
– Это странно, дорогой Снег. Слушать рассуждение о душе, правде и милосердии от воина, который на своем веку поубивал незнакомого люда больше, чем комаров… От человека, о хитрости, жестокости и коварстве которого до сих пор ходят легенды по всей Империи… Заметь: меня не было рядом с тобою во время этих рыцарских подвигов…
– Ты прав.
– Я всегда прав. А ты разнюнился и словно оглупел по-старчески. Ну, ладно. Запустим вновь неумолимое время, ибо пришла пора прощаться. Ищу я тут одну штучку… Что доказывает, кстати говоря, что не всегда и не ко всему я безразличен… Впрочем, это уже не важно для наших отношений… Так говоришь – я Зло?
– Подлинное и чистейшее.
– Я бы мог забрать тебя с собою, дружок, не спросясь ни тебя, ни Уманы, ни даже этой… если бы ей вдруг вздумалось вмешаться… Я даже мог бы доказать тебе, Санги, что не все условия вашего с Уманой договора выполнены с ее стороны…
– Докажи!
– Но для этого ты должен пойти со мною. Докажу и покажу.
– Понятно. Нет.
– Да, я бы мог, но в очередной раз проявлю мягкотелость и предпочту остаться в твоей недолгой жизни воплощением всеобъемлющего Зла, как ты его понимаешь… будь по-твоему, жди Уману. Ты уж накорми ее посытнее… Если передумаешь, даже в самое последнее мгновение – крикни меня, и я, быть может, снизойду до твоего спасения на прежних условиях добровольности. На всякий случай, утешу, если это послужит тебе утешением: мир сей ненадолго тебя переживет, я так вижу.
Снег встал с кресла – оно тотчас исчезло – и отвернулся от Зиэля, чтобы внимательно рассмотреть белесые потеки на скале, а также тусклые каменные узоры под ними. Ударит, не ударит, скажет что- нибудь… Слух уловил удаляющиеся шаги, Снег чуть повернул голову – здоровенный страшила-воин в черной рубашке просто уходил от него по еле заметной тропке, ведущей за скальный выступ. Легкий двуручный меч за его спиной едва заметно покачивался вместе с ножнами, испуская окрест грозное и невидимое обычному глазу магическое мерцание. Снегу довелось однажды выстоять против этого… или подобного меча, и потом долгие, долгие годы страстно мечтал он о таком же… Не довелось. Может, оно и к лучшему. Не обернулся. Прощай, Зиэль.
И снова заныли запястья от мерзкого холода цепей. Снаружи словно занемели, а там, внутри – ноют. До костей пробирает. Вот что такое истинное одиночество и настоящая тоска: это когда дрогнувшему сердцу чудится, что лучше уж разговоры с Зиэлем, нежели… без них. О, если бы Снег обладал способностями сочинителя и… временем… Он бы придумал и запечатлел на свитке рыцарскую шутку-былину и назвал бы ее «Безделье перед казнью». Ха, ха, ха.
Снег попытался подпрыгнуть… еще разочек… Цепи противно гремели, однако – на диво! – суставы в коленях слушались! Прыжки хорошо согревают старое тело, очень хорошо… Но зато дыхание сбивается… Хоть бы камень или нож какой, чтобы в лоб ей запустить! Нет, нет, нет, ничего нет… Неужели в человеке неистребима эта жажда – мечтать?! Не о вечной жизни – так о легкой смерти, не о последнем глотке воды – так о том, чтобы уязвить кого-то на прощание!..
Даже биение собственного сердца может утомить, если вот так ждешь… и ждешь… и ждешь… ИДЕТ!
Шум шел из пещеры, нарастал, расплетаясь на отдельные звуки: это шаги, тяжеленные, грозные… Это дыхание, вернее бы сказать пыхтение… даже взрыкивание… Да неужели Умане вздумалось иные облики примерять??? Позвякивания какие-то очень странные, очень уж людские. И, если он правильно помнит, от Уманы совсем иная аура по сторонам раскатывалась.
Снег аж крякнул от неожиданности, яростно затряс головой!
– Э`кх!.. О… я… брежу, что ли?
– Гы-ы! Снег! Ура-а! Здравствуй, почтенный сударь Снег!..
Вышедший из глубины пещеры детина очень и очень походил на человека, по имени Хвак, на давнего знакомца, простолюдина и богатыря, с которым Снега связывали кое-какие забавные и странные воспоминания… Да нет же! Это он, незачем богам напяливать подобные личины. Вдобавок, сего мужичину Хвака… боги не шибко и жалуют.
– …Это!.. Ты чего, почтенный Снег, что за цепи? Это у тебя тюрьма такая… или что… Джога, вот, подсказывает, что это казнь!..
– Прежде всего, здравствуй, дружище Хвак! Вопросы потом!
Снег зазвенел цепями, растопыривая руки в объятья, и Хвак тут же простодушно распахнул свои.
Нескольких мгновений близкого телесного соседства хватило Снегу, чтобы все проверить и понять безошибочно. Да, весь ум и опыт, вся его магическая сметка подсказывали: сие не личина, сие – человек Хвак, здоровенный, пышущий теплом и невероятной мощью – даже ладони согрелись от этакой спины! – увешанный с головы до ног преужасными проклятьями… Да нет же! Такую секиру не подделать! Главное – не коснуться ее. Хотя… как говорится – почему бы и нет? Эта смерть была бы гораздо любопытнее, нежели в зубах у богини Уманы. Снег счастливо расхохотался.
– Ах, дружище Хвак! Знал бы ты, как мне радостно видеть тебя! И главное – нежданно… вдруг! Будь у нас с тобою время – я бы тут тебе нахвастал, сколько невероятных совпадений и чудес выпало мне в последний день моей жизни. У тебя-то как дела?
– Да… это… Решил спрямить, насквозь пойти, пещерами, Джога уверял, что и под землей не заблудимся, ну – и вышли. А тут ты. В цепях. Так он правду говорит? Насчет… ну…
– Правду. В скором времени сюда придут вытребовать с меня последний долг. Возьмут натурою, сиречь
