общую редакционную летучку. Раз в месяц на таких собраниях журналисты газеты голосовали за лучший материал месяца, и победитель получал солидную денежную премию. Наш материал из Таджикистана имел большие шансы на первое место. Никто и ничего более яркого за это время не написал. Реализмом своих статей мы сразили читателей наповал. Даже из Федеральной пограничной службы звонили, поздравляли и уверяли, что таких геройских парней (подразумевая: гражданских идиотов) по всей России даже с фонариком не сыскать.
Полные медовых надежд, мы перешагнули порог редакции.
Игоря Владимировича Седова в редакции называли бухгалтером от Бога. На месте Господа я бы обиделся. Более жадного, недоверчивого, сухого человека в жизни своей не видел. Чтобы купить собственным детям мороженое, этот тип наверняка требовал от них составить подробный письменный отчет с указанием веских причин такой покупки.
Игорь Владимирович посмотрел наш отчет и задумчиво заметил:
— Колчин, вы, кажется, востоковед по образованию?
— Да, Игорь Владимирович. Имею научные работы, между прочим.
— А я всего лишь историк-любитель, Саша, — с грустинкой сказал Седов. — По-моему, даже завоевание всей Средней Азии стоило Александру Македонскому значительно дешевле, чем вы тут мне написали. Откуда такие чудовищные цифры? Вы что, снабжали оружием и горючим всю российскую группировку в Таджикистане? Просто офигительный перерасход!
Я замялся.
Но Сашка быстро сообразил:
— Понимаете, гостиница, туда-сюда.
— Ресторан, девочки, — подхватил бухгалтер.
— Какие девочки! — возмутились мы. — Там война настоящая! Кругом пули, фугасы, пидарасы!
— А что? Где пули и пидарасы — там не может быть баб?
Мы явно говорили на разных языках. Кажется, бухгалтер нам завидовал и был стойко убежден, что всю командировку мы провалялись пьяные на продажных бабах, сочиняя свой геройский опус.
— Ваше пагубное предубеждение, — заметил мой напарник, — плохо отразится на нашей доброй репутации. Мы работали там, а не веселились. Можете почитать наш репортаж.
— Это вы главному редактору будете рассказывать. Я ваш репортаж в отчет налоговому инспектору пристегнуть не могу. Ему по фигу ваши похождения. Тоже мне, принцы Рашиды-аль-Гаруны! — Бухгалтер встал из-за стола, прихватив наши бумаги, и бросил уже на ходу: — Ждите меня здесь. Я скоро.
— Пошел к главному, — сказал Сашка, глядя ему вслед.
— Как думаешь, это страшно?
— Смотря в каком он настроении.
Через минуту Игорь Владимирович вернулся — с выражением полной душевной и математической гармонии на лице. Наверное, именно так выглядели первые в истории математики, которые вручную высчитали, что Земля все же круглая.
— Ваш вопрос решен положительно.
Уф!
— Вы получите половину из того, что вы тут написали, как перерасход, — продолжил Игорь Владимирович и сладенько ухмыльнулся. — Главный даже удивился, откуда у вас столько денег оказалось, помимо командировочных.
Мы продолжали напряженно молчать.
Бухгалтер снял с шеи ключик на шнурке, клямснул замком маленького сейфа и достал деньги.
Получив наличность, мы с Сашкой вздохнули и вошли на редакционное собрание. Нам еще светила премия за материал. Но, как оказалось впоследствии, оптимизм в больших дозах, как и алкоголь, ужасно вреден для организма.
По поводу первого места коллеги препирались недолго. Поскольку это был чуть ли не первый материал о настоящей войне и воспринимался публикой с огромным и еще свежим интересом. Тайное голосование подтвердило наши ожидания. Все бросились нас поздравлять. Насиловали рукопожатиями. Хлопали по плечу. Предлагали немедленно выпить.
Последнее предложение коллег понравилось нам больше всего. Мы сели в баре и заказали пивка. Вокруг собрались журналисты и фотографы послушать мои байки из склепа. Я увлеченно рассказывал о похождениях. Радуясь, что оказался в центре внимания.
С нами за столом сидела моя тайная любовь. С говорящим именем — Виктория. Черная челка, волна волос до попы. Она смотрела на меня большими черными глазами и хлопала длинными ресницами. Тень сопереживания колыхалась в глубине ее зрачков. Искорки сочувствия блуждали там, как рыбки в аквариуме. И чем дольше я рассказывал, тем больше мне казалось, что она вот-вот расплачется.
Все кивали, представляя себя на нашем месте.
— И тут как шандарахнет! — говорил я веско, вздымая руками. — БАЦ! ТРАХ! И застава превратилась в фабрику покойников!
— Надо же! — восклицали вокруг.
После четвертой бутылки пива Сашка пошел к главному редактору просить премию.
Когда я подошел к главному событию нашей командировки, к ночному бою, Колчин вернулся. Сел понуро. Откупорил пятую бутылочку, жадно глотнул и уперся глазами в пространство.
Все притихли.
— Отказал? — спросил я.
— Да, — Сашка досадливо мотнул головой. — Заявил, что мы и так перерасходовали. И половинчатое возмещение, которое мы получили, будет нам также и поощрительным гонораром за первое место.
— Сдается мне, — сказал я тихо, — что нас просто кинули.
— Не говорите так, — встрял наш коллега Юрий. — Просто главный редактор вернулся недавно из Парижа. Потратился там, знаете ли, на всякое. Ему тоже деньги нужны. Не только вам.
— Пойти, что ль, сказать ему спасибо? — посмурнел Сашка.
— Не надо! — пресек я. — Просто в следующий раз пусть сам едет на войну. Мне такие удовольствия даром не нужны.
Вечер был безнадежно испорчен. После моей последней реплики все засобирались домой. У кого-то обнаружились неотложные дела в городе, кто-то решил еще раз проверить свой материал перед версткой полосы. Ушла и моя тайная любовь, Виктория. Понимающе похлопала своими дивными ресницами на прощание и ушла. Мой взгляд побежал было следом за ее стройными ножками, но уперся в дверь.
— Ну, что? Может, коньяку все-таки долбанем? — предложил Сашка, когда мы остались одни.
Я заказал коньяк.
Не успели мы пригубить, как в дверях показалась Надя, секретарша нашего начальника Павлова.
— Иван Тимофеевич просит вас к себе, — пропищала она своим тоненьким, как удавка из гитарной струны, голоском.
Мы с Колчиным чертыхнулись и швырнули коньяк в глотку.
Иван Тимофеевич Павлов считался редактором старой закваски. За свои пятьдесят лет он пережил столько подковерных войн, закрученных интриг и разнузданных гонений, что видел теперь каждого человека насквозь. В каждом событии мог узреть тайную подоплеку. В каждой женщине — учуять измену. В каждом корреспонденте — выявить недостатки. Иван Тимофеевич знал о своих феноменальных способностях. Но именно это его и подводило. Поскольку всякий человек когда-нибудь да ошибается.
— Читал, читал, — встретил он нас дружеским рукопожатием. — Молодцы. Не ожидал.
— Мы еще много чего можем, — заявил я уверенно.
— С тобой, Леша, особый разговор, — сказал вдруг серьезным тоном Иван Тимофеевич. — Что ты там натворил в Таджикистане?
Я удивленно посмотрел на редактора. Потом — на Колчина, как бы приглашая в свидетели:
— Ничего не творил. Мы сами еле в живых остались.
— Это-то я читал. Меня волнует другое. Почему тобой интересуется ФСБ?
Тут я решил без утайки рассказать о визите контрразведчиков ко мне домой.
— «Блуждающие огни», говоришь? — Павлов задумался и через паузу продолжил: — Наверняка какой-
