— Я хочу выпить.
— Мне туда нельзя.
— Тогда давай в другое место заедем, — сказала Пэт. — Где-нибудь в Норт-Биче[49].
— Нет.
— В Норт-Биче никому дела нет до того, как кто одевается.
— Мне нельзя, потому что я несовершеннолетний.
— Может, какой-нибудь документ показать бы мог?
В качестве удостоверения личности он мог предъявить только чужой билет ВВС. Слишком рискованно. Если бы его попросили показать водительские права или карточку социального обеспечения, выкрутиться бы не удалось.
— Давай просто домой поедем, — предложил он. — К тебе.
— Значит, светская жизнь на сегодня закончена?
Он не повернул головы, но знал, что она улыбается.
— Не очень увлекательный получился вечер, — сказала она и потянулась. — В любом случае мне не следует ходить развлекаться вечерами по будням. Завтра в семь вставать.
— Хочешь, просто покатаемся? — предложил он.
— Нет. Мне бы домой поскорее.
И все улыбается, подумал он. Получает удовольствие, забавно ей.
— А какого Рейчел мнения о твоем приятеле-революционере?
— Не очень высокого.
— Вряд ли этого — как там его зовут? — вряд ли его интересуют девушки.
— Не интересуют, — подтвердил Арт.
— А к тебе он не пробовал подкатывать?
— Нет.
— Таких в Сан-Франциско полно. Джим когда-то встречался с девушкой, у которой муж был голубой. У него был с ней роман. Во всяком случае, он так рассказывал. Это давно было.
Арт крякнул.
Помолчав, Пэт сказала:
— В сексе есть что-то загадочное. Иногда я думаю, что это не инстинкт… Это то, к чему привыкаешь. Или думаешь, что должен желать. Или то, чего у тебя никогда не было, и ты пытаешься представить себе, как все будет. В нем всегда есть что-то запрещенное. То, что скрывают… отвергают. То, чего как бы не положено иметь. Взять рекламу — она говорит намеками, никогда не называет вещи своими именами. Интерес нагнетается издалека, уклончивыми словами. Так же и в популярных песнях. В мои юные годы мы все еще слушали Гленна Миллера. Помню, во время войны… Мы, бывало, брали пластинки Бенни Гудмена и Гленна Миллера и слушали их вшестером или всемером, лежа на полу. Фрэнка Синатру. — Она засмеялась. — Помню, как Фрэнки был в «Хит-параде». Он и Би Уэйн. «Мои шпоры звякают, бряцают», — напела она. — Это было… Когда же это было? Кажется, в сорок третьем.
Он молчал.
— Мы тогда с русскими дружили, — продолжала она. — Когда они остановили немцев под Сталинградом.
Опустив окно, она оперлась на него рукой. Внутрь ворвался холодный вечерний ветер и смешался с теплым воздухом от обогревателя.
— Когда я росла, — рассказывала она, — мы много разных песен пели. Какая же была первой? «Bei Mir Bist Du Scho?n». Я тогда в начальной школе училась. И «Ламбет-уок». Мы даже верили в то, что пелось. А сейчас ребята верят?
— Нет, — процедил он.
— Про то, как луна бледна?
— Нет.
— Помню, одна мне казалась особенно красивой. Сейчас ее еще можно где-нибудь услышать? «Я к звездам лестницу построю». Она мне больше всего нравилась. А то, что Джим ставит в «Клубе 17»… Я никак не привыкну к эхо-камере[50] Митча Миллера[51]. Какая-то перенасыщенность. И манера исполнения — невозможно мужчину от женщины отличить. Возьми Джонни Рэя, например. И полная мешанина — вестерн и негритянский джамп, сладко-сентиментальное… Все в кучу.
— Бывают и хорошие вещи, — сказал он.
— Ты слушаешь «Клуб 17»? Да, ты, кажется, говорил. До прошлой недели слушал.
— Рейчел нравится.
— Правда ведь это, пожалуй, лучшая дневная музыкальная программа для ребят?
Он кивнул.
— Как насчет танцевальных залов? Туда тоже только после двадцати одного года пускают?
— Нет.
— Вот вспомнила старые мелодии, и танцевать захотелось. Но уже поздно. Может быть, в другой раз. Джима на танцы было не затащить. Стесняется вечно. А у вас в школе были танцы?
— Были, — сказал он.
— Каждую неделю?
— Да.
— По пятницам?
— Да.
— И парни выстраивались по стеночке?
Они уже подъезжали к дому. Он притормозил и собирался припарковаться.
— Что, приехали? — удивилась Пэт. — Жаль.
— Почему?
Она пожала плечами:
— Рано еще. Хочется зайти куда-нибудь, посидеть. Послушать, может быть, маленький ансамбль какой-нибудь, что-нибудь спокойное. Ритм-энд-блюзовую группу, например. Или фолксингера. Мы с Бобом Поенном собирались на Джун Кристи сходить… Она сейчас в городе. Раньше она со Стэном Кентоном выступала. Мы с Джимом ходим послушать Кентона, когда он приезжает. Вернее, ходили.
Он припарковался и выключил двигатель.
— Ну, — насмешливо произнесла она, — вот и все, наверное.
— Ну ты и переменчивая, — удивился он.
— Неужели?
Она постукивала ногтями по металлу машины, ритмично отбивая барабанную дробь.
— Ты же понимаешь, что я не могу сводить тебя в такое место, — сказал он.
— А жаль.
Открыв дверцу, она ступила на тротуар. Когда он обошел машину, она уже медленным шагом направилась ко входу в дом. Она казалась взволнованной — он только не мог понять отчего.
Из подъехавшей машины просигналили. Пэт обернулась.
Машина остановилась рядом с «Доджем». Окно было опущено, и в него, наклонившись, высунул голову мужчина.
— Где ты была? — крикнул он. — Я сегодня вечером уже два раза заезжал.
Сделав шаг в его сторону, она сказала:
— Ну, я выходила.
— Кто это с тобой? Секунду. — Мужчина поставил машину на ручник и вышел. — Я уже начал беспокоиться. В последний раз, когда мы виделись, ты сказала, что заболела. Я уж подумал, не отравилась ли — может, съела чего.
— Боб, это Арт Эмманьюэл, — сказала она.
Мужчина протянул руку. Все так же обращаясь к Пэт, он сказал:
— Знаешь, где я был весь день? Разговаривал с продавцами пива «Бюргермайстер». Может быть,
