залез через окно в кухню и снова улегся на топчан. Его ноги гудели от усталости, будто по ним пропускали ток высокого напряжения, сердце ускоренно гоняло кровь. Надо успокоиться и отдохнуть, — решил утомленный разведчик и на «раз-два-три» постарался расслабиться. Веки тяжело сомкнулись, горячая волна окатила его с ног до головы, и он резко вздрогнул в сладком засыпании. Скоро запели петухи и разбуженная ими Циля вышла из спальни.
— Ну что? — спросила у Ивана.
— Приходила, — мрачно сказал он. — Но наш диалог еще не окончен.
— Понятно…
Он потоптался, растерянно похлопал себя по бокам и откланялся. Нельзя было, чтобы его здесь видели. Объясняй тогда каждому дураку, что к чему. И чем больше будешь объяснять, тем меньше тебе поверят. А там, смотри, и Савл, если не приревнует, то все равно морду набьет для порядка.
Утром Иван отводил взгляд от Чепурушечки и молчал. А она посматривала на него и вздыхала.
— Ты бы сходил к куму Халдею, — посоветовала, провожая мужа за калитку. — Он обязательно что- нибудь придумает. Надо избавиться от этих хлопот, а то стыда не обберешься.
— А что? — согласился Иван. — Давай вечерком вдвоем сходим.
— Сходим, — миролюбиво простила его Чепурушечка, и у Ивана один камень свалился с плеч.
***
Рассказ Ивана кум Халдей слушал внимательно, время от времени посмеиваясь. Смех у него был не громкий и казался немного деланным, при этом Павел Дмитриевич отводил голову в сторону и наклонялся, будто не хотел, чтобы его смешок видели.
— Плохи дела у нашей Цили, — сказал почти серьезно, выслушав Ивана.
— Кум, выручай, так как под расстрел попадаить мой авторитет.
— Не ходи туда больше, вот и все дела. Какой может быть расстрел?
— Налицо, Чепурушечка, неразрешимая дилемма... — упрекнул Иван жену. — А ты уверяла: кум, кум...
— Если б же она к нему не цеплялась, — вмешалась в разговор Чепурушечка. — А то видишь... Не бросай его в беде, кум, ей-богу тебе говорю. Придумай что-нибудь. Ты же знаешь, какой у Цили язык. Нам теперь хоть уезжай отсюда...
— Вот, например, она снова придет, — чесал за ухом Иван. — Что я ей скажу? Слушай, а может, ей поделано?
Павел Дмитриевич в конце концов проникся озабоченностью своего друга, начал по-другому относиться к обстоятельствам, в которые тот попал.
— Дела-а-а... — он положил ногу на ногу и оперся о колено локтями. — Ну что ж, тогда давай сделаем так. Ты ей — только под большим секретом! — посоветуй обратиться ко мне, дескать, здесь дело нечистое, а этот Халдей разбирается в магии и обязательно поможет. А уж я что-нибудь придумаю.
***
Позже, будто ненароком, Циля встретила Павла Дмитриевича около заводской проходной и бросилась к нему.
— Сосед! Чего это вас не видно во дворе? — брякнула первое, что придумалось. — Или, может, вы дома не ночуете?
Еще и заедается, чтоб оно скисло! — подумал Халдей, а вслух сказал:
— Я как раз ночую дома, а вот к вашему Савлу, замечаю, одна краля липнет, — надо было ускорять процесс, а не танцевать с нею семь-сорок.
— Ой липнет, ой липнет! — аж запела та. — Что делать, ума не приложу.
Павел Дмитриевич деликатно кашлянул и неуверенно залепетал:
— Значит, это для вас не новость. Конечно, неприятно. И я, что ж, я тот...
— Дмитриевич, это мне вас для спасения послано! — вдруг обрадовалась Циля. — Я слышала, что вы часто людям помогаете. Поговорите что ли с этой злодюжкой, а?
— Если так, то можно и поговорить. Но знайте себе, что для Савла она безопасна, а вот вам, проклятая, вижу, поделала.
— О горе! — Циля перепугано уставилась на Павла Дмитриевича. — Разве ко мне деланное пристает? Я же нездешней веры, иудейка...
— Пристает, — махнул рукой Павел Дмитриевич, понимая, что она сама хочет развеять свои сомнения. — Дурное дело — не хитрое. Поэтому и говорю, что к Савлу она больше не припарит. Это я обещаю. А вот вам надо помочь, иначе будет хуже.
— А только чтобы никто не знал? А то засмеют меня наши люди насмерть.
— Ну! — пообещал Павел Дмитриевич. — Завтра, как взойдет луна, приходите к нам огородами. Да прихватите с собой фотографию, желательно молодых лет и чтобы никого возле вас на ней не было. Есть такая?
— Есть, есть!
— Тогда до свидания, — и они разошлись в разные стороны.
На второй день Циля и Павел Дмитриевич «тайно» встретились под шелковицей, отделяющей огород Халдея от вольной степи. Павел Дмитриевич принес с собой благоухание лекарств, химических препаратов, растворителей, сухих трав, крепких настоек и еще Бог знает чего. Эти ароматы редко сопровождали его, но в случае надобности, «для дела», носились вокруг невидимым облачком и создавали атмосферу таинственности и многозначительности.
Цецилия, как ей казалось, незаметно зашептала какую-то молитву или заговор, а может, цитировала Тору, но Павел Дмитриевич все равно это заметил и строго предупредил:
— Бросьте свои штучки, Циля, и не мешайте действу! В противном случае снова пойдете по хаткам напрасно искать спасения.
— Да это я по привычке... — сникла она. — Не обращайте внимания.
И тут же Цилю проняло мистическим трепетом, ибо она ощутила, что перед нею стоит человек, видящий мир иначе: шире и глубже от обыкновенных людей. Это был не скупой и преступный бес, а добрый исполин, окутанный приятным, щекочущим флером неизведанного, закрытого, притягательного. Рядом с ним отходили тревоги, отступало отчаяние, становилось увереннее на душе, возвращалось настроение побеждать жизненные невзгоды, преодолевать мелкие и досадные препятствия.
— Взгляните вверх и постарайтесь сосредоточиться, — приказал Павел Дмитриевич.
Циля задрала голову и вытаращилась на небо.
— Что вы там видите?
— Вечное движение, — почему-то шепотом произнесла исцеляемая.
— Еще что?
— И покой.
— Чудесно! — Павел Дмитриевич убедился, что у Цили «все дома», и от удовлетворения потер руки. — А теперь слушайте. Вот вам смесь от поделанного, — он подал ей узелок с измельченными травами, где специалист узнал бы запахи валерьянки, мяты и мелиссы.
Дальше тщательно проинструктировал ее, как эту смесь готовить, когда и сколько принимать.
— Главное, чтобы вы не думали о той женщине, потому что ваши мысли будут притягивать ее навет. А перед заходом солнца вы должны приходить на берег пруда, садиться и смотреть на воду не меньше часа. Вы же знаете, что, во-первых, вода очищает, а во-вторых, нравится вам это или нет, а через нее на человека снисходит Дух Святой.
— Может, лучше кропиться?
— Нет, надо долго смотреть на воду. Вам такое поделано, что надо через глаза выводить.
— И сколько так исцеляться?
— Месяца два-три. Поделанное может повергать вас в слезы, особенно перед дождем; бросать в жар, особенно как съедите скоромное; портить сон, особенно перед полнолунием. Но если вы будете добросовестной в лечении, мы победим.
Циля удивленно ловила слова Павла Дмитриевича и верила ему безоговорочно.
