Солнечный свет имеет не только яркость для зрения, но и тепло для осязания — он нагревает предметы. Девочка изо всех сил налегла на нагретую до горячего состояния дверь и все-таки приоткрыла ее. Затем переступила порог и стала босыми ножками, трогательно замаранными огородным черноземом, на поверхность кирпичного пола. Прикрыв от удовольствия веки, вслушалась в приятное тепло, почувствованное ногами, не такое влажное, как на перекопанной земле, а сухое, легкое, неприлипчивое. Ветерок сюда не доставал, не обвевал ее — загорелую, одетую лишь в трусики — свежестью и прохладой, и ей стало тепло сверху тоже, даже не тепло, а горячо — солнышко как раз разгорелось вовсю.
В коридоре оставался сумрак, неуклюжий и притихший, он все еще страшил и притягивал. Отец очень любит свет, солнышко и всегда широко открывает входную дверь, так что здесь не остается ни единого темного пятнышка, становится нисколько не страшно. Воспоминание об отце отвлекло девочку от нечетких намерений, ее покинуло ощущение таинственности, и она передумала заходить в помещение, раздумывая, чему отдать предпочтение: побежать к родителям или побродить по двору. Но в это время из серого вместилища коридора послышалось мяуканье маленького котенка, будто он звал на помощь.
— Киса, киса, — откликнулась девочка. — Кис, кис, кис! — позвала громче.
Она мужественно пересекла темное пространство коридора и зашла в столовую, где было светло и тепло от солнечных лучей, вливавшихся сюда из окна. Киски она не нашла, а ее слепое еще дитя, в самом деле, ползало посредине комнаты. Если бы не плакало, то попало бы кому-нибудь под ноги. Девочка взяла невесомое тельце и, лаская его, отнесла в коридор на отведенное для него место. Слепой сосунок их Муськи ощутил запах родного гнездышка и, не веря своему счастью, беспокойно заползал, тычась то в одну сторону, то в другую, пока в конце концов не успокоился. Тогда девочка с облегчением возвратилась в столовую.
Вот уж она здесь похозяйничает! Возможность остаться в доме одной, чтобы никто ей не мешал, выпадала не часто, а если сказать точнее, то она вообще не помнит такого. Шкаф с посудой? Нет, это вполне знакомая вещь. Диван? А что там интересного? Окно? Да, оно выходит во двор, и теперь можно взглянуть, каким он кажется с такой высоты.
Девочка деловито осмотрела кухню. Она знала, что ей нужно, — маленький стульчик, который мамочка иногда подставляет под ноги, когда вышивает скатерть. А она сама обожает сидеть на этом стульчике перед духовкой, когда вокруг холодно, а в плите гудит огонь, согревает дом и дышит из духовки теплом. Но это зимой, а сейчас — давно уже лето.
Стульчик она нашла в гостиной под столом, на котором стояла швейная машина. А-а, это мама вчера шила ей новое платье и снова подставляла стульчик под ноги. Очень удобная вещь этот стульчик, и не тяжелый. Девочка притащила его в кухню, пристроила перед стулом, стоящим под окном у обеденного стола, залезла сначала на стульчик, а дальше и на стул. Наклонилась через спинку стула, опершись локтями на подоконник. Эге, отсюда двор не виден, где-то под межой их усадьбы бегали куры, а за ними гонялся глупый песик Кабик. Маленький еще, совсем щенок. Это они с отцом недавно принесли его от дедушки Полякова. Папа, когда ласкал щеночка, повторял: кабыздох, кабыздох.
— Не мели при ребенке! — прикрикнула на него мамочка.
— Что здесь такого? — не понял отец, он вообще любил редкие словца и записывал их себе, это «кабыздох», наверное, тоже где-то вычитал или услышал.
Девочка далеко не глупая, как думает мамочка, она поняла, что запрещенное слово состоит из двух таких, которые означают пожелание песику смерти. А это нехорошо. Все в природе должно жить. И поэтому мама наругалась на отца, хотя и видела, что он просто шалит, как ребенок.
— Каба, — повторила за отцом девочка, так как она, понимая взрослых, выговаривать всего еще не умела.
— Ха, смотри! — обрадовался отец. — Доця придумала песику имя. Он у нас будет Кабиком.
Кабику нравилось гонять кур, а когда он очень надоедал им, они его клевали, и тогда шутник убегал восвояси. А вон и Муська охотится на воробышков! Хочет мясца съесть, чтобы молоко ее деткам было. Конечно, зимой есть мыши, а летом, папа рассказывал, они жир на полях нагуливают, поэтому киске приходится довольствоваться воробьями. А что с них возьмешь? — одни перья.
Девочка долго наблюдала за Кабиком и Муськой, но вот ее друзья убежали, и она загрустила без дела. Можно было бы еще что-то интересное высмотреть из окна — отсюда так хорошо было видно! — но тогда надо забраться на подоконник. А как? Она повернулась к столу, попробовала влезть на него, но не смогла преодолеть высоту, на которую надо было поднять свое тело. И все же не оставляла попыток. В конце концов ей удалось лечь на столешницу грудью и, подтягивая себя руками, задвинуться на нее дальше, пока ноги не повисли в воздухе. Она приложила еще немного усилий и в итоге уселась на стол. Поле зрения не расширилось. Как и раньше, оно всего лишь достигало забора с соседями, зато теперь было виднее, что делается под стенами дома. Хотя здесь ничего не делалось. Стало неинтересно, снова захотелось выйти на улицу.
Слезть со стола девочке не удавалось. Обратный порядок действий оказался безуспешным: опущенные ноги не доставали до стула и страшно зависали в пустоте. Обхватив края стола, девочка попробовала удержаться на руках и все-таки съехать вниз, но длины рук не хватало, чтобы дотянуться ногами до твердой основы. В какой-то миг ей показалось, что она навсегда останется на этой острой кромке стола и ни вперед, ни назад не сдвинется. Край стола сдавливал грудь и вминал живот, мешал дышать. Взвесив все, она решила отдохнуть, а потом искать помощи. Оставив предыдущие попытки, возвратилась на стол и села, поджав под себя ноги.
О том, чтобы звать взрослых, не думала — было очевидно, что ее не услышат, как не кричи. Она осмотрелась, подняла голову и увидела то, что ей могло пригодиться, — на настенной полке лежали кучка тетрадей, книги и газеты. Ага, в тетрадях пишут, а книги и газеты — читают. Это не подходит. Сбоку она увидела еще один предмет. Это была книга — большая и толстая, отец в ней иногда что-то записывал. Так это книга или тетрадь? Надо разобраться.
Девочка встала, осторожно шагнула по поверхности стола, подошла к полке, взяла книгу-тетрадь, резко наклонившись от внезапной тяжести и едва не уронив свою ношу, такой тяжелой та оказалась. Пришлось положить ее на стол и отдохнуть. Так, что мы здесь имеем?
Толстенная книга в плотном переплете оказалась разлинованной тетрадью. А внутри все было исписано отцовским почерком. Девочка закрыла книжку и села на нее. О, стол стал выше! Так это же и стул станет выше, если на него положить книгу? Идея ей понравилась.
Поглощенная заботами о том, как положить тяжеленную книгу на стул, девочка не услышала, как в дом кто-то вошел.
— Что доця здесь делает? — спросил отец.
— Цитае, писае, — ответила она, так как трудно сказать, что это было в ее руках: книга или тетрадь.
— Как? — выхватил отец книгу. — Ты ее обрисовала?
— Не, доця цитае, писае.
Отец просмотрел книгу, убедился, что она цела и невредима, и положил назад на стол.
— Как ты здесь оказалась? Ну-ка слазь!
— Доця нимизе.
— Не умеет... А как же ты залезла?
Девочка молчала, не знала, как это объяснить. А отец тем временем понял, что малышка сама не слезет.
— Слазь сначала на стул, а я тебя поддержу, — предложил он ей.
Девочка снова уцепилась за книгу и начала тянуть ее на край стола, чтобы бросить на стул и таким способом сделать его выше. Отец остолбенел.
— Что ты делаешь?
— Видись, доця не стистане. Доця на кизю стане.
— Охо-хо-хо! Подожди, — сказал ей отец, продолжая смеяться, и позвал в сторону двери: — Женя! Женя! А иди, посмотри, какую мы изобретательницу в доме имеем! Нет, ты подумай, говорит: «Доця не достанет, доця на книгу встанет».
В дом вбежала встревоженная мамочка.
— Вот посмотри! Посмотри! — отец был приятно возбужден, и девочка поняла, что она делает что-то
