— Думал, ты пошутила, — сказал мальчишка с нотками досады, что ему придется идти и слушать Рыжухину болтовню.
— Вот уж! Ухажер называется. Дождаться девушки терпения нет.
— Какой «ухажер»? Ты чего? — забеспокоился Алексей.
— Шучу я, шучу. А ты, красавчик непревзойденный, оказывается все-таки трус. Боишься меня, сознавайся?
— Чего бы вдруг? — сказал Алексей, а сам подумал, что Рыжуха за лето заметно изменилась. Или взрослее стала, или решительнее, самостоятельнее.
— А потому, что я такая... Знаешь какая? Ух-х! — и она подняла руки, растопырив пальцы, будто хотела вцепиться в него.
Они рассмеялись. Смех кое-как снял напряжение, подкравшееся и уже обнявшее их двусмысленностью, чем-то недосказанным, оставленным каждым из них себе на уме.
— Так куда ты меня приглашала? — спустя минуту заговорил Алексей.
Они медленно шли улицей в сторону мостика через Осокоревку, за которым начиналась другая область. Здесь, правда, большинство прогуливающихся поворачивали направо, в центр поселка и к школе. Но сейчас там была масса народу, а Рыжухе хотелось остаться наедине с этим равнодушным ко всему красавцем. И она не спеша повела Алексея в сторону мостика, но, не дойдя до него, взяла левее, и они оказались в небольшой ложбинке — на толоке.
— Какой ты, Алексей, неловкий! Ну чего бы тебе не забыть, что это я предложила прогуляться?
— Так я же... тот...
— Чтот? — ему в тон перекривила Рыжуха.
— Не могу присваивать чужие идеи. Это плагиат, — нашелся Алексей с ответом.
— Вот скажи, ты способен на сугубо мужской поступок? Что меня беспокоит, так это то, что в критический момент ты окажешься не способным на это.
— Не беспокойся. Придет время, и я покажу, на что способен.
— Какого времени ты ждешь? От юноши каждая минута требует мужества, мужественности, если быть точнее. Вот, как эта, например. Разве нет?
— Намек?
— Ага, — и Рыжуха, смеясь, ухватила его левую руку и положила себе на плечи. Сама же обняла правой рукой его за талию.
Мальчишке, кажется, это понравилось, он притих, даже дыхания его не стало слышно. Сердце забилось чаще и громче. Продолжая игру, девушка прижалась ухом к его груди.
— Слушай, у тебя сердце не больное?
— Не жалуюсь. А что? — Алексей остановился.
— Стучит, как «пламенный мотор».
Она ощущала, что Алексей сейчас отшатнется, вывернется из ее рук, и сегодняшний вечер для нее будет утрачен. Тогда снова лови оказию. Нет, сейчас так удачно соединилось его растроганность с элегичностью природы, что не воспользоваться этим — грех. И она играла свою роль дальше.
— Я не думала, что у мужчин так сердце бухает! Еще выскочит, — Рыжуха залилась смехом, немного искусственным, в котором тем не менее угадывалась нервозность. — Сейчас мы его уймем. Шагай со мной в ногу, вот так, вот так, — подталкивала мальчишку обнимающей его рукой.
Она мастерски отвлекала внимание от его руки, лежащей на ее плечах, от своей руки, обвивавшей его торс, от своего прижимания к нему и сосредоточивала его лишь на волнении в крови, поощряя мальчишку к более глубокому возбуждению.
— Побежали! Дадим сердцу ту нагрузку, которой оно просит, — она отлипла от Алексея и побежала. — Звезды будут потом, а сейчас смотри, чтобы не упасть.
Рыжуха выбежала на середину толоки. Этот участок земли граничил с прудом через высокую дамбу. Дренажа в дамбе не было, вода из пруда уходила в Осокоровку подземными ручейками. А под самой дамбой со стороны толоки бил ключ, один из многих на дне пруда. Его заботливо обустроили здесь, чтобы можно было набирать «вкусную» водичку. Источник обнесли забором, вырыли возле него глубокую лунку и оштукатурили, подготовив удобное место для подставляемого под струйку подземной воды ведра. А сток отвели дальше к Осокоровке.
Вся толока лежала в небольшом углублении с правой стороны речушки и густо поросла травой.
Валентина разбежалась в сторону этого ключа.
— Кто первым воды напьется? — запыхалась от бега и возбуждения. Не добежав нескольких метров, свалилась на землю.
— Ой! Что-то под ноги попало! Осторожно, красавчик мой... — последние слова она выговорила уже не голосом, а дыханием. И это был зов, в любом возрасте желанный и понятный мужчинам.
С разбегу Алексей упал на нее и не встал до тех пор, пока в зенит не вышел полнолицый месяц.
3
Алексей не назвал Рыжухе еще одного своего друга, которого всегда рад был видеть, — Толю Ошкукова, Куку. Если Сергей и Игорь жили в районе железнодорожного вокзала, на пристанционном хуторке, что находился в трех километрах от основного поселка, то Толин дом стоял возле Сотниковой балки, почти в самом центре поселка. Конечно, Алексей чаще виделся с ним, чем с кем бы то ни было.
Толя жил вдвоем с матерью, и их семья знала, что такое нужда, — Галина Семеновна, его мать, работала медсестрой в детских яслях и получала небольшую зарплату, но Толя всегда выглядел опрятно, свежо, особенно он заботился об обуви, покупал качественную, хорошо носил и она у него всегда блестела. К несчастью, он был небольшого роста, и это его удручало, даже портило характер — мальчик рос саркастичным, острым на язык. Девушки его замечали, но побаивались.
Родственников у них с матерью не было, поэтому каникулы он проводил дома. За лето он немного отдалялся от школьных товарищей. А нынче, на удивление всем, подружился с Дусей, дочерью Николая Тимофеева, ученицей десятого класса. Хотя, глядя на нее, можно было подумать, что она уже окончила школу: стройное телосложение, узкие мальчишеские бедра и налитая высокая грудь оставляли впечатление ее полной взрослости. Имя Дуся прицепилось неизвестно почему, на самом деле девушку звали Надеждой.
Кроме красивой фигуры имела Надежда карие глаза и темные волосы. Волосы, правда, были так себе — жиденькие и короткие, словом, слабенькое украшение. Поэтому недавно она их обрезала и ходила со стрижкой, однако не портившей ее — коротенькие волосы слегка курчавились.
С Кукой они были соседями. Правда, межа между их усадьбами терялась где-то в густом вишняке, который с обеих сторон отвоевал по пол-огорода. Ну, Тимофеевы на вишни голодными не были, так как дядя Николай — Пепик — сторожил колхозный сад, а вот семью Ошкуковых вишни выручали ощутимо. Как наступала пора созревания «шпанок», а затем «чорнокорок», а потом других сортов, так Анатолий начинал трудиться.
Дважды в день, утром и вечером, он набирал по два ведра лоснящихся ягод и вез их на трассу Москва-Симферополь, проходившую неподалеку от Дивгорода. Там продавал по сорок рублей ведро. Вот за день выходило сто шестьдесят рублей. Толя терпеливо собирал деньги на новые туфли к сентябрю.
В этом году, как и всегда, он собрал урожай с деревьев, приблизительно составляющих половину сада, а остальное оставил соседям. Вырученных денег на обновки ему хватало, даже на теплые зимние ботинки оставалось. Чего еще надо?
День или два сад стоял брошенным на произвол судьбы, вишни перезревали, некоторые трескались и истекали соком, а некоторые вяли под солнцем, морщились и опадали.
— Галка, — залетела как-то во двор к Ошкуковым Пепикова жена Bеpa Ивановна, — скажи своему оторвиголове, пусть он не выделывается. Начал обрывать вишни, так пусть и заканчивает!
— Это он вашу долю оставил, — Галина Семеновна отвлеклась от постирушки и согнутой в локте рукой пригладила растрепавшиеся волосы.
— Не знаю! Толя, — повернулась Вера Ивановны к мальчишке, которого до этого словно не замечала. — Делай, что хочешь, но чтобы деревья стояли чистые. Слышишь?
