бы оно не испугало его, так как... дальше должно было стать хуже. И Павел Дмитриевич начал готовиться к борьбе с тем худом.
К счастью, Иван Моисеевич не был слабым на нервы человеком и не принимал к сердцу досужие россказни. Прошло, может, полгода или немногим больше, как прибегает он к Павлу Дмитриевича прямо на работу, бледный и весь трясется.
— Четное количество! Окончательно установлено.
Тот, конечно, все хорошо помнил — мигом понял, о чем говорит Иван Моисеевич.
— Вы ничего не перепутали? — спросил на всякий случай.
— Нет. Мне этот сон чуть ли не десяток раз успел повториться. И я все считал. Сначала не мог запомнить число — забывал к утру. А потом заставил себя не валять дурака. Оказалось, что каждый раз я срываю разное количество цветов, но непременно четное.
Павла Дмитриевича уже ничем нельзя было удивить, он это предвидел. Поэтому должен был держаться, если уж свалил на себя — то ли Бог на него свалил? — эту ношу. И не просто держаться, а действовать — осторожно, продуманно, чтобы не наломать дров, чтобы помочь людям выйти из их горькой судьбы с наименьшими потерями. Решил затягивать дело, продолжать и дальше переводить мысли Ивана Моисеевича на мелочи. Ведь основания для печальных толкований у него были: четное количество цветов приносят мертвому. Но здесь было другое — мужчина был сделан, не как все, и законы обычного человека ему не годились.
— Четное количество — это хорошо, это на прибыль, — сказал Павел Дмитриевич. — Только мне надо хорошенько подумать, что за добро на вас надвигается.
Договорились, что на днях знаток снов все расскажет своему неожиданному подопечному. А тем временем Павлу Дмитриевичу открылась закономерная вещь, что Юля должна забеременеть.
Через день, когда Павел Дмитриевич шел домой, а Иван Моисеевич на работу в вечернюю школу, они встретились.
— Могу поздравить вас, — бодро сказал Павел Дмитриевич. — Ждет вас пополнение в семействе. Не забудьте взять кумом. А плохие сны вас больше не будут беспокоить.
Мазур обещал, клялся, благодарил и верил странному современному колдуну.
Со временем сны о черных розах и в самом деле ему сниться перестали.
— Но почему черные розы? Почему четное количество? — выспрашивал директор школы при случае.
— Я не толкователь, а предсказатель. Я говорю, а вы слушайте — отвечал маг, резко обрывая разговор.
— Ага, — соглашался Иван Моисеевич.
Он был стойким человеком, и не рассказывал жене о том, что могло бы испугать ее, старался без нее справляться со своими тревогами и предчувствиями. В конце концов, человек — не Бог, совсем без помощи обойтись не может, поэтому он и обратился к Павлу Дмитриевичу. И не ошибся, нашел надежного друга, который имел знания, унаследованные от множества поколений халдейских магов.
Однако Юлина беременность задерживалась.
— Ой, Дмитриевич, — говорил Мазур при встречах. — Все ли вам правильно открылось о моих снах?
— Обязательно! — отвечал тот. — Ждите. А если хотите узнать точнее, то вспомните, сколько всего черных роз вы сорвали в своих снах.
И Мазур таки вспомнил!
— Тридцать четыре! — воскликнул при следующей встрече.
Дата начала беременности вырисовалась окончательно, Павел Дмитриевич высчитал ее и сообщил счастливому мужу. Все совпало. И в семье Мазуров в конце концов воцарился настоящий, а не мнимый покой. Только знал Павел Дмитриевич, что это ненадолго. Он все о них знал — вот что ему отравляло жизнь.
Завод, где могучий колдун работал невзрачным механиком, принадлежал министерству химического машиностроения и изготавливал запорные вентили к газо- и нефтепроводам. Как-то Павел Дмитриевич заканчивал особенно ответственную работу — модель детали, которую должны были срочно запустить в производство. Его подгоняли, он спешил — все, как всегда. А здесь вдруг зовут к директору.
— С вашим свояком случилось какое-то несчастье, — сообщил директор. — Только что звонили со школы. Берите машину и езжайте, не медлите.
— Я сейчас умру от напряжения! — воскликнула Надежда Горик. — Несчастье случилось с Юлей?
***
На мир опустились сумерки, настало то короткое, но неопределенно тревожное время, когда света уже нет, а тьма еще не наступила. Она лишь бросала в пространство свои бесформенные лохмотья, будто это налетали на людей живые пятна потусторонней дьявольщины. Вяжущее марево от нагретой земли окрасилось ими первым, так же, как и днем, поднимаясь в небо отяжелевшими и грозными волнами миражей. Но теперь казалось, что это душа земли отлетает прочь и оставляет людей без защиты и приюта. Пространство наполнилось ожиданием, и каждый ждал свое: старики вечерний чай, а малые дети — злые козни от адских чудищ и нечистой силы.
— Время отдыхать, мы и так вас притомили, — напомнил о себе Петр Крипак, который привел Надежду к Павлу Дмитриевичу. — Благодари, Надя, хозяев и пошли домой.
Договорились, что дети придут еще и завтра.
— Только ближе к вечеру приходите, когда жара спадет, — предупредила Евгения Елисеевна.
***
Августовские вечера становились более холодными прямо на глазах. Еще вчера от земли шел горячий дух, как из печки, а на следующий день уже и забылось о том.
— Принеси мне что-нибудь на плечи набросить, поясницу лижет, — поежившись, попросила жена Павла Дмитриевича, когда они вчерашней компанией снова собрались на крыльце.
— Хоть в тропики с тобой перебирайся, — бухтел он, посмеиваясь.
— И что? — подпрыгивала от нетерпения Надежда. — Что там случилось в школе?
***
А случилось следующее.
Утром Юля Мазур почувствовала первые схватки и поняла, что подступают роды. Иван Моисеевич отправил ее в больницу, а сам пошел на работу, он кроме директорства еще преподавал язык и литературу и всегда вынужден был проверять стопки ученических тетрадей. Нельзя сказать, что он чувствовал себя абсолютно спокойно, но и излишне волноваться повода не имел — Юлина беременность протекала нормально, без осложнений. Тогда, правда, не умели заранее определять пол ребенка и количество детей, ибо женщины продолжали иногда рождать близнецов или двойню. Но для мужчины, впервые становящегося отцом, нет разницы, кто родится, мальчик или девочка, и если их будет двое — это тоже не беда. Тем не менее от телефона, стоящего на столе у окна, Иван Моисеевич не отходил, ждал звонка.
Стояло позднее лето, с первым похолоданием, с мелкими колючими дождями. Пасмурное небо совсем низко висело над землей, почти придавив ее своим весом, да еще и гремело громами, поблескивало молниями, в конце концов весьма отдаленными, но безрадостными, прощальными. Стаи черного воронья поднялись под тучи и носились там диким граем, кричали, только ветер свистел да стон стоял от их сильных крыльев.
Иван Моисеевич оставил тетради, подошел к окну и остановился в задумчивости. Вдруг что-то набросилось на него, прыгнуло прямо в глаза, он даже отшатнулся назад, закрываясь руками. Послышался треск, будто мир разламывался пополам. Все произошло в короткий миг, но он так долго тянулся, что, казалось, кто-то крутит медленное кино. Когда сошел испуг и мужчина осмотрелся вокруг себя, то с нервным дрожанием увидел, что одно стекло окна разбито, и трещины еще продолжают расползаться вокруг образовавшейся там дырки. Оказалось, что здоровенная черная птица врезалась в окно клювом, пробила насквозь стекло, засунула голову в комнату и застряла в таком положении. Ее тяжелое тело немощно
