Витальевна рассказывала, что Максим помогал ей материально, поддерживал во всем.
— И Виктор ее не бросил, детей не обижал, однако в душе тяжело ему жилось.
Желая прекратить опасную тему, Евгения Елисеевна задвигалась на стуле, привлекая к себе внимание.
— В Ульяне есть немного от Раисы. Вот, — она показала фотографию Низе, — густые брови и овал лица.
— Папа, посмотри, — сказала Низа повеселевшим тоном, — какие чудеса произошли благодаря твоему слову! Ты вспомнил, что хорошо знал Виктора, а я еще лучше знала свою подругу. И скажу с уверенностью, что если бы Раисе не рассказали о поступке тетки Юлии, о ее соитии с солнечным лучом, Раиса никогда бы сама не придумала такое сделать. Ни-ког-да. Это твое слово, папа, дало жизнь двум замечательным девочкам, сделало счастливой саму Раису, и наполнило родительским счастьем народного любимца, известного актера Максима Дорогина, а он это перевоплощал в роли, которые играл и нес людям. Это твое слово наполнило родительскими хлопотами семью Анны и Эдуарда Друзкових. Папа, ты приобщился к высокому жизненному итогу, добавил красоты и гармонии миру. Пусть люди, получившие полноту жизни от твоего давнишнего совета своей свояченице, не знали ничего о тебе, но это не умаляет значения происшедшего. Ты должен гордиться своей жизнью. И не ты виновен, что случилась беда с Раисой, с Максимом, с Виктором... Все они жили психологически напряженными темпами. Неизвестно, почему так сложилось. У каждого на то было много своих причин, ведь на их судьбы влиял не только ты.
— К счастью, не только я, — ответил Павел Дмитриевич. — Устал немного, пойду, прилягу.
Евгения Елисеевна вышла убираться с хозяйством, а Павел Дмитриевич лег отдохнуть и задремал. Низа сидела в своей комнате, бывшей детской, где теперь была мамина спальня, и смотрела в окно на соседский двор. Там было пусто. Вдовица, когда-то купившая у Диляковых старый дом, и потом изводившая своим несносным характером всю улицу, заболела и уехала к сыну. «Нашим ли был этот дом или ее? — думала Низа. — Мама со своими родителями, а потом без них, а только с отцом прожила в нем в общем двадцать девять лет, а эта женщина — сорок четыре. На пятнадцать лет дольше». По ассоциации с этим числом Низе вспомнилась старшая дочь Виталия Дорогина.
— Мама уже болела, — звучал в памяти ее голос, — когда отец привоз ко мне десятилетнего Николку, красивого белокурого мальчика, светлого и доверчивого, и сказал, что это мой брат. Я растерялась, ибо была предубеждена против любых дел отца, не затрагивающих нас с мамой. Они гостили не больше часа — так как, кажется, я приняла их не очень вежливо — и уехали назад в Москву. А потом мама ругала меня, дескать, это же хорошо, что есть брат — чистая душа, которая тянется к тебе, роднится. Неизвестно, что тебя ждет в будущем, а с ним ты не будешь одинокой на свете. Тем более что мальчик с отцом не живет, этот непутевый отец недавно женился на какой-то примадонне, а мать этого мальчика в жены не взял. Какой мудрой была моя мама! Жаль, что не дожила до появления в моей судьбе Максимовых девочек. Теперь два эти цветочка мне как родные дети. А со временем я и поступок своего отца оценила, ведь он того же самого желал мне, что и мама, — чтобы я имела на свете кого-то родного. Он любил Максима (это отец, не признавая официального имени, так его назвал, когда Николка приехал жить в Москву), а тот просто расцветал от его внимания. Видите, какого гения мой отец воспитал! Он даже успел убедиться, что у Максима есть талант и его ждет великое будущее.
«А Раиса ушла из жизни, так и не узнав всего, не поняв до конца, какие перспективы открываются перед ее детьми и кому они этим обязаны, — подумала Низа, невольно прикрывая глаза и опуская голову на руки. — Пусть никто никогда не расскажет, как она познакомилась с Максимом Дорогиным, как сблизилась настолько, что родила от него двух детей, но одно неопровержимо — интуиция ее не подвела: хоть сама не смогла полностью раскрыться талантом перед людьми, зато это выпало на долю ее детей. Вот цена того греха, на который когда-то решилась Раиса. Замечательная цена. Итак, разве это был грех? Это был полет и прозрение к большому счастью, которое оказалось большим, чем возможности ее силы и воли».
Низа с нежностью подумала о своем отце, о его мудрости. «Если бы не он, то Аксинья и Ульяна никогда бы не увидели свет. Как бы это было страшно и несправедливо! Я знаю, Раиса всегда была нерешительной. Представляю, каким сильным должен был быть импульс, полученный ею от моего отца опосредованно через двух женщин — усиленный счастливым материнством одной из них, тетки Юлии, и сожалениями и жалобами на самую себя второй, тетки Нины».
Что нового могло быть в третьем письме? Ведь во втором Раиса написала, что не решится назвать имя или указать на события. Итак, там будет просто прощание. Не надо этим нагружать родителей. И Низа решила сначала прочитать третье послание без них. Она принесла из гостиной шкатулку, поставила на письменный стол среди маминых газет и книг, бестрепетно и спокойно открыла ее, осознанно отметив в себе какую-то небывалую рациональность, незнакомую до этого способность быть готовой ко всему неминуемому, новую силу или смирение. Она поняла, что новое качество души уже скоро потребуется ей, когда отцу станет хуже, когда его не станет... И это спасет ее ум, ее жизнь. «Разве для того чтобы я уцелела после потери самого родного человека, непременно надо было потерять кого-то менее дорогого? Как жестоко и немилосердно устроена жизнь! Или именно милосердно...» У Низы засосало под ложечкой от желания ухватиться хотя бы за какую-то однозначность, но все на свете пленила многозначность, многогранность, неуловимость истинных смыслов, будто это был безграничный океан, а она — незаметное пятнышко на поверхности, стремящееся уцелеть в его водах.
В нижнем отделении лежал уже знакомый конверт с той самой надписью: «Низе Критт», только жестче предыдущего. Открыв его, Низа поняла, почему так казалось, — в конверте, кроме письма и еще нескольких листков, лежала открытка с изображением Малого Театра. На открытке никакой надписи не было, как будто ее использовали только для того, чтобы не смялось само письмо. Может, и так. Письмо оказалось не длиннее предыдущих.
«Низа, у тебя уже все переболело. Так и должны быть. Итак, теперь к делу: оставляю тебе квартиру и небольшие сбережения для ее достойного содержания. Сохрани для моих детей их родительское гнездо, так как им некогда этим заниматься. Пусть иногда приезжают и приходят ко мне. Спасибо. Прощай. Твоя Раиса».
Низа развернула второй листок, понимая, что это завещание. Так и оказалось: Раиса передала своей подруге движимое и недвижимое имущество и денежные сбережения, накопленные за целую жизнь. Последним в руки Низы попал договор с банком о депозите на имя Раисы. Сумма была достаточной, чтобы не нести дополнительных затрат на оплату и регулярные ремонты квартиры, которая фактически отныне должна была стать отелем для Раисиных дочерей при их приездах в Дивгород.
Ничего странного, что Аксинья и Ульяна еще за полгода до этого фактически приняли такое же решение и просили Низу взять под свою опеку квартиру их матери, ведь они были достойными ее детьми, в них даже мысли текли по тем же руслам. О какой отчужденности могла думать Раиса? Эх, потеряла себя преждевременно...
Низа прошла в спальню отца, взяла на прикроватной тумбочке лупу, которой отец иногда пользовался, рассматривая схемы и графики в технических изданиях, — интересовался описаниями новых автомобилей и, как ни удивительно, современной деловой литературой, не всегда хорошо изданной. Стараясь ступать тихо, возвратилась назад и села за стол, тут включила настольную лампу и придвинула ближе в круг ее света открытку из Раисиного письма. Начала рассматривать ее через лупу. Так и есть: на фасаде Малого Театра висела афиша, а на ней — большой портрет Максима Дорогина, буквы прочитать не удавалось, но и этого было достаточно, чтобы понять, что Раиса в последний раз намекала Низе, от кого родила своих детей.
«Ты права, уже все устроилось, — прошептала Низа, докладывая подруге о последних делах. — А за твоей квартирой будет присматривать Елена. Мы так договорились. Так что не волнуйся...».
Разве могла Низа предвидеть, как оно на самом деле будет дальше...
4
Ей на отдых обычно отпускали месяц, но на этот раз не прошло и трех недель, как они позвонили снова.
— Низа Павловна, вы уже наработали идеи для следующего романа? — спросил главный редактор издательства «Антиква» Олег Титович Стариков.
— Чего вы торопитесь? — спросила Низа. — Как продается предыдущая книга?
В последнее время спрос на художественную литературу значительно снизился. О причинах гадать не
