жестом пригласил своих спутников подойти поближе.
Заглянув в маленькое зарешеченное оконце, они увидели перед собой совершенно голого мужчину. Он стоял у кровати, расставив тощие ноги и выпятив неестественно раздутый живот. Потухший взор страдальца был неотрывно, с какой-то дьявольсвй сосредоточенностью прикован к собственному брюху.
- Это часто бывает при шизофрении: пациент принимает определенную позу, порой непристойную, и может, не шелохнувшись, находиться в ней. так долго, что нормальный человек ни за что не выдержал бы, - скороговоркой зашептал Фосетт. - Случаются такие периоды, когда больные превращаются в живые статуи, зачастую довольно отталкивающие. Вот этот - типичный позер. Его безумный мозг одержим мыслью, что в животе у него - живая собака. Вот он и ждет, когда она пошевельнется.
- Боже правый! - вырвалось у Грэхема, явно пораженного увиденным.
- Уверяю вас, это вполне заурядная галлюцинация, - заметил Фосетт, являя собой образчик профессиональной невозмутимости. Он смотрел через решетку с видом натуралиста, разглядывающего пришпиленную на булавке бабочку. - Только иррациональная реакция Уэбба заставила меня обратить на этого пациента особое внимание.
- А как реагировал Уэбб? - Грэхем еще раз заглянул в палату и сразу же поспешно отвел глаза. У него в мозгу мелькнула та же мысль, что и у Воля: 'Я бы ни за какие блага туда не вошел'.
- Больной его просто заворожил. Он сказал мне: 'Фосетт, бедолагу доконали невидимые студенты- медики. Это всего лишь изувеченные останки, которые супервивисекторы выбросили на свалку'. - Фосетт погладил бородку. - Образно, но логики - никакой, - произнес он со снисходительной усмешкой.
По телу Грэхема пробежала внезапная дрожь. Несмотря на железные нервы, он ощутил приступ дурноты. У Воля вид был тоже бледноватый. Оба они почувствовали одинаковое облегчение, когда Фосетт повел их обратно, в свой кабинет.
- Я спросил Уэбба, что, черт побери, он имеет в виду, - все с той же безмятежностью продолжал доктор Фосетт, - но он только натянуто усмехнулся и процитировал изречение о том, что глупо быть мудрецом, когда неведение - благо. Через неделю он в страшном волнении позвонил мне и попросил дать сведения о статистике заболевания зобом среди слабоумных.
- У вас они есть?
- Есть. - Совсем исчезнув за своим огромным столом, Фосетт порылся в ящике и вынырнул с листом бумаги. - Вот, я приготовил специально для него. Поскольку Уэбб умер, информация несколько запоздала. Он подвинул листок Грэхему.
- Но отсюда следует, что на две тысячи обитателей клиники не зарегистрировано ни одного случая зоба! - воскликнул Грэхем, пробежав глазами текст. - Из отчетов других клиник тоже видно, что таких случаев либо нет вообще, либо они крайне редки.
- Это ровным счетом ничего не значит и свидетельствует лишь о том, что слабоумные не особо подвержены болезни, которая вообще встречается редко. Вероятно, такие же данные мы получили бы и по двум тысячам водителей автобусов, торговцев краской или... полицейских.
- Как только подхвачу зоб; так сразу же вам сообщу, - мрачно пообещал Воль.
- А что вызывает зоб? - перебил его Грэхем.
- Недостаток йода, - с готовностью ответил Фосетт.
- Йода! - Грэхем и Воль обменялись многозначительными взглядами, и Грэхем спросил:
- А избыток йода как-нибудь связан со слабоумием?
Фосетт расхохотался так, что козлиная бородка затряслась.
- Будь так, среди моряков встречались бы сплошные идиоты - ведь они употребляют в пищу продукты, богатые йодом.
В мозгу у Грэхема молнией мелькнула ослепительная мысль. На лице Воля было написано, что до него тоже дошло. Весть от покойника, страдающего отсутствием логики:
- Особенно восприимчивы моряки.
Восприимчивы - но к чему? К иллюзиям и основанным на иллюзиях моряцким поверьям? Ко всем этим морским змеям, русалкам, сиренам, летучим голландцам и прочей бледной, леденящей душу нечисти, колеблемой морской зыбью в лучах луны?
Необходимо более подробно разработать эту проблему и получить сравнительные данные по экипажам морских судов и сельским жителям.
С трудом сохраняя обычную невозмутимость, Грэхем взял со стола записи Уэбба.
- Благодарю, доктор. Вы нам очень помогли.
- Обращайтесь ко мне без всяких колебаний, если я хоть чем-нибудь смогу быть вам полезен, - сказал Фосетт. - И если вы в конце концов выясните причину странного состояния Уэбба, мне было бы интересно узнать подробности.
- Последовал короткий смешок, скорее холодный, нежели примирительный. - Компетентный анализ каждой галлюцинации вносит ценный вклад в понимание общей картины.
Они сразу же отправились в обратный путь. Единственный раз за всю дорогу Воль нарушил напряженное молчание, сказав:
- В пору подумать, что среди ученых, которые слишком много шевелили мозгами, распространилась эпидемия временного помешательства.
Грэхем хмыкнул, но ничего не ответил.
- Гениальность вообще сродни безумию, - продолжал Воль, явно намереваясь развить свою теорию. - К тому же знание не может расти безгранично. Кое-кто из лучших умов неизбежно должен выйти из строя, пытаясь объять необъятное.
- Никто из ученых и не пытается объять необьятное. Ни один мозг не способен вместить такую уйму знаний. Вот почему каждый ученый, являясь специалистом в своей области науки, может быть сущим профаном в том, что выходит за пределы его научных интересов.
Настала очередь Воля хмыкнуть. Он целиком сосредоточился на дороге - что, правда, никак не сказалось на его манере брать повороты - и до самого дома, где жил Грэхем, не проронил ни слова. Там он высадил своего пассажира и, бросив: 'До завтра Вилл', - умчался прочь.
Утро было ясным, как символ нового дня, несущего новые открытия. Грэхем стоял перед зеркалом, деловито жужжа электробритвой, когда зазвонил телефон. На экране возникло лицо незнакомого юноши.
- Мистер Грэхем? - спросил он, разглядывая собеседника.
- Он самый.
- Я из Смитсоновского института, - сказал юноша. - Вчера, поздно вечером, мистер Гарриман хотел вам кое-что сообщить, но не застал дома.
- Я был в Олбани. Что он хотел мне сказать?
- Мистер Гарриман просил вам передать: он связался со всеми информационными агентствами и выяснил, что за последние пять недель они опубликовали сообщения о смерти восемнадцати ученых. Семь из них - иностранцы, одиннадцать - американцы. Это раз в шесть выше среднего уровня - ведь информационные агентства редко подводят итоги больше, чем за месяц.
- Восемнадцать! - Грэхем так и впился взглядом в лицо собеседника. - А имена у вас есть?
- Есть, - юноша стал диктовать.
Грэхем быстро записывал фамилии и страны, где проживали покойники.
- Что-нибудь еще, сэр?
- Передайте, пожалуйста, мою благодарность мистеру Гарриману. Пусть он позвонит мне в офис, когда ему будет удобно.
- Хорошо, мистер Грэхем, - юноша отключился, оставив Грзхема в глубокой задумчивости.
Восемнадцать!
На другом конце комнаты мелодично прозвенел гонг приемника теленовостей. Подойдя к нему, Грэхем снял крышку с экрана, который у его аппарата был настроен на прием новостей газеты 'Нью-Йорк Сан'. Первый утренний выпуск 'Cан' медленно поплыл по экрану. Грэхем машинально следил за заголовками, но мысли ем витали где-то далеко. Однако вскоре его взгляд снова сосредоточился, к нему вернулась обычная собранность На экране появились слова:
