меня есть серьезные подозрения. Как вы и опасались, Бич стал в нашем списке двадцатым, - если, конечно, не попал в число тех немногих, кому удалось спастись. Ему заткнули рот прежде, чем вы успели до него добраться, - точно так же, как поступили со всеми остальными. Мне это не нравится.
- Может, вы и правы, сэр, только...
- Грэхем, я повторяю еще более решительно: если вы наткнетесь на какую-то связь между этим фейерверком и делом, которое вы расследуете, сразу же прекращайте розыски и безотлагательно сообщите мне.
- Хорошо, сэр.
- Если связь подтвердится, мы призовем к решению загадки лучшие умы державы. - Голос полковника прервался, потом зазвучал снова. - А сами-то вы как расцениваете ситуацию?
Грэхем был в нерешительности. Он знал, что так же далек от истины, как и в самом начале, но не мог избавиться от странного, безотчетного чувства, которое преследовало его со времени гибели Мейо. Казалось бы, смешно придавать значение ощущениям, которые, несмотря на силу и неотвязность, продолжали оставаться смутными и неуловимыми. Не было ли это чувство сродни тем подозрениям, которые заставили его пуститься в погоню неизвестно за чем? Не связаны ли эти психические сигналы с его интуицией сыщика? Что это - ключ к разгадке или пустое суеверие? А может быть, просто нервы пошаливают?
Наконец, приняв решение, он заговорил неторопливо и осторожно:
- Шеф, у меня по-прежнему нет ни малейшей идеи, что за всем этим кроется, но мне кажется, что иногда говорить на эту тему - опасно. - Тут ему пришла в голову мысль, и он добавил: - Похоже, что иногда опасно даже думать об этом.
- Что за чушь! - насмешливо воскликнул Лимингтон. - Настоящих телепатов не бывает, а гипноз сильно переоценивают. К тому же пока еще никто не создал приборов, которые могли бы засечь чьи-то тайные мысли. Да и как, черт побери, можно вести расследование, не думая?
- В том-то все и дело, что никак, - сухо ответил Грэхем. - Поэтому мне и приходится рисковать.
- Вы что, серьезно?
- Более чем! Я полагаю, - а вернее - чувствую, что временами эти вещи можно обмозговывать совершенно спокойно и с пользой для дела. Но я столь же определенно чувствую, что иногда наступают какие-то непонятные мгновения, когда задумываться о них значило бы самому подставить себя под удар. А почему я так чувствую - и сам не могу объяснить. Может, я просто сдурел, только чем глубже я в это дело влезаю, тем больше ценю свою дурость.
- Почему?
- Да потому что я пока еще твердо держусь на ногах, а другие их давно уже протянули.
Грэхем повесил трубку. В глазах у него горел странный огонек. Почему-то он знал, что правильно оценивает грозящую ему опасность. Он должен пойти на риск, неимоверный риск, выступив против сил, совершенно неизвестных и поэтому особенно грозных. Неусыпная бдительность - вот нереальная цена свободы. И если ему, как и Уэббу, суждено пасть в тщетном усилили заплатить эту цену, что ж, так тому и быть!
Шеф полиции Корбетт наконец нашел того, кого искал на верхнем этаже битком набитой Центральной больницы. По словам раненого получалось, что из трех тысяч уцелевших, извлеченных из-под развалин Силвер Сити, он был единственным, кто работал на заводе Нэшнл Кэмера.
Пострадавший был забинтован с головы до пят, даже глаз не было видно. Свободным оставался только рот. В палате стоял сильный запах дубильной кислоты - немое свидетельство того, что несчастный получил обширные ожоги. Грэхем присел с одной стороны койки, Корбетт - с другой.
- Пять минут, не больше! - предупредила усталая сиделка. - Он очень слаб, но может продержаться, если дать ему шанс.
Приблизив губы и закрытому повязкой уху, Грэхем спросил:
- Что же все-таки взорвалось?
- Резервуары, - послышался слабый шепот.
- Нитрат серебра? - Грэхем постарался, чтобы в вопросе прозвучало недоверие.
- Да
- Как вы это объясните?
- Никак. - Он провел распухшим языком, бледным и пересохшим, по марлевой бахроме, окаймлявшей обожженные губы.
- Где вы работали? - тихо спросил Грэхем.
- В лаборатории.
- Занимались исследованиями?
- Да.
Грэхем со значением взглянул на Корбетта, который внимательно прислушивался к разговору, потом обратился ж человеку на койке:
- Над чем вы работали, когда произошла катастрофа?
Ответа не последовало. Рот под бинтами плотно сжался, дыхание стало совсем неслышным. Встревоженный Корбетт вызвал сиделку.
Девушка примчалась и захлопотала над пациентом.
- С ним все в порядке. У вас еще две минуты. - Она тут же убежала. От долгого дежурства лицо ее побледнело и осунулось.
Грэхем еще раз задал вопрос - снова молчание. Нахмурившись, он дал Корбетту знак вступить в разговор.
- С вами говорит Корбетт, начальник полиции Бойсе, - сурово изрек тот.
- Человек, который вас допрашивает, - офицер Разведывательной службы Соединенных Штатов. При вчерашнем взрыве погибло больше тридцати тысяч человек, а те немногие, кто уцелел, находятся не в лучшем состоянии, чем вы. Необходимость выяснить причину трагедии гораздо важнее, чем ваша лояльность по отношению к работодателям. Советую не упрямиться.
Плотно сжатые губы не шевельнулись.
- Если вы не заговорите, у нас найдутся средства. - начал было Корбетт.
Дав ему знак замолчать, Грэхем снова приблизил губы к уху лежащего и тихо сказал:
- Доктор Бич разрешил вам сказать все, что вы знаете.
- Бич! - воскликнул несчастный. - Почему же он велел мне ничего не рассказывать?
- Он сам вам велел? - ошеломленно спросил Грэхем. - Когда это случилось? Он что, заходил сюда?
- За час до вашего прихода, - тихо проговорил собеседник.
Грэхем с трудом сдержался, чтобы не крикнуть: 'Так, значит, он жив!', но вовремя взял себя в руки и доверительным тоном произнес:
- Час - большой срок, многое могло произойти. Говорите без всяких опасений.
Запеленутая фигура на кровати слабо пошевелилась.
- Позавчера мы получили новую эмульсию, - неохотно признался он. - Мы работали над ней уже три месяца под руководством Бича. Вкалывали, как проклятые, в три смены, день и ночь. На нас так жали, как будто каждая секунда обходилась кому-то в тысячи долларов. Бич не собирался отступать. Чтобы разработать такой состав, одному экспериментатору потребовалось бы лет десять, но нас было шестьдесят, и все ресурсы компании были к нашим услугам. Наконец в среду утром Уайман получил ее. Да, это было в среду утром, но мы не были уверены окончательно, что он получил именно то, что нужно, пока не испытал и ее как раз перед самым взрывом.
- Что это была за эмульсия, и как вы ее испытывали? - задал наводящий вопрос Грэхем.
- Фотографическая эмульсия, сохраняющая чувствительность далеко за пределами инфракрасного диапазона, гораздо дальше, чем любые имеющиеся в продаже пленки, которые нам удалось раздобыть. Бич считает, что такая эмульсия должна регистрировать какие-то объекты, вроде солнц, а зачем - не знаю. Никто из нас не знал.
Использовав состав Уаймана, мы провели обычную экспозицию, и действительно - получили негативы, на которых запечатлелись какие-то шутки, похожие на мелкие солнца.
