потенциальный гений представляет для нас такую опасность, так почему бы его просто…
Вместо окончания фразы Валерий провел ладонью по гладкой поверхности стола, как бы смахивая на пол несуществующие пылинки.
– Не все так просто, – поморщился собеседник Валерия. – Информация, блин!.. Мы слишком поздно узнали о переводе Устинова, всего за неделю. Просто, да так чтобы тихо уже не получалось. А с шумом нельзя, не стоит раньше времени светить наш интерес к работе семнадцатого отдела. Пусть себе трудятся – пока. Только не перетруждаются… Хорошо хоть тебя успели натаскать, биография там, почерк, шрам на запястье… Кстати, больше не болит?
– Нет, спасибо, – сухо поблагодарил Валерий. – Я все понял. Разрешите идти?
– Давай, иди, – разрешил человек в штатском. – А то ты сегодня снулый какой-то. Не выспался что ли?
Валерий ровно, как сидел, поднялся со стула.
«Какого черта! – размышлял он, бредя по безлюдному бесконечному коридору мимо одинаковых дверей с ничего не значащими номерами. – Какого черта я здесь делаю? Надо было тогда, пять лет назад, не косить от армии, а идти служить как все нормальные парни. Один год!.. Какой-то жалкий год – а потом возвращаться и снова подавать документы в ГИТИС. Ведь взяли бы, не со второго раза, так с третьего, тогда на отслуживших была еще какая-то разнарядка. Да и сейчас взяли бы, не в конец же я окрысился, обесчеловечился, обесчувственнел на этой богом проклятой работе! Наоборот, пожалуй, только отточил актерское мастерство. Вот и товарищ майор говорит, что я артист. Эх, если бы не контракт… Который, кстати, на следующей неделе надо еще продлить. Или… не продлевать? Интересно, могу я вот так просто взять и не продлить контракт? А? – Мысль эта поразила Валерия своей простотой, заставила остановиться прямо посередине бесконечного коридора, намертво приковав подошвы ботинок к стоптанному ворсу ковра. – Почему нет? Возьму – и не продлю! Может… мне еще не поздно? Чего я там наплел вчера этому электронному шизофренику? Будущее еще не прошло. Но оно проходит. Каждый миг и имен…»
Карандаш чиркнул деревом по бумаге и прекратил писать под предлогом своего полного и окончательного отупения. Я, должен признаться, чувствовал себя немногим лучше. Перечитывать, а тем более править написанное не было никаких сил, но в одном я был уверен наверняка: такой конец рассказа нравится мне гораздо больше. Во-первых, он оставляет надежду… хоть кому-то, а во-вторых… Во-вторых, заключительная часть, в отличие от завязки, не списана целиком с реальности, какой бы фантастичной она ни казалась сама по себе, а выдумана мною, сочинена, выцарапана из этой вот тяжеленной головушки. Следовательно, я хоть чего-то да стою?
Я нашел в себе силы подмигнуть своему ухмыляющемуся отражению в зеркале на прикроватном столике. Своему, если хотите, зеркальному двойнику.
Будильник целился стрелками в потолок, близился полдень. Похоже, семнадцатый отдел, еще не приняв в свои ряды, лишился сегодня одного очень ценного сотрудника. А может, и не ценного, какая теперь разница?
Я легкомысленно вздохнул и обрушился на подушку с твердым намерением поспать хотя бы до вечера. Но, еще не заснув, я уже прекрасно представлял себе, чем займусь после пробуждения.
Думаю, это будет называться «Нулевой допуск». Нет, даже не так, «Отрицательный…»
