наших союзников, колико с большею справедливостию должен обратиться в оборону собственной нашей безопасности. Прежде нежели сии происшествия могли приблизиться к нашим пределам, мы заранее приняли все меры встретить их в готовности. Повелев заблаговременно армии нашей двинуться за границу, мы поручили нашему генералу-фельдмаршалу графу Каменскому, предводительствуя ею, действовать против неприятеля всеми вверенными ему силами. Мы удостоверены, что все наши верные подданные соединят с нами усердные их молитвы к Всевышнему, судьбою царств и успехами браней управляющему, да примет Он праведное дело наше в свою всемогущую защиту, да предаст Его победоносная сила и благословение оружию российскому, подъемлемому на отражение общего врага Европы».
Дрогнул голос у старика, и слёзы выкатились из его глаз.
— Поняли ли, православные? Наш дорогой император просит молитв к Богу, к Царю царей, да дарует Он победу нашему храброму воинству — на супостата. Что за слова царские! Так за сердце и берут! Слеза меня пробила. Дочитал бы, да не смогу, — вот барин дочитает. Ваше благородие! Будь друг, дочитай-ка нам словеса-то государевы, — обратился старик к князю Гарину, который протискался поближе к читавшему.
Сергей охотно согласился и стал читать:
«Мы удостоверены, что верные наши подданные пограничных губерний в настоящих обстоятельствах особенно усилят опыты их преданности и усердия к благу общему и, не колеблясь ни страхом, ни тщетным обольщением, пойдут с твёрдостию тою же стезёю, на коей, под сенью законов и кроткого правления, сретали они доселе спокойствие, незыблемую собственность и разделяли благоденствие всей Империи и общее. Наконец, Мы удостоверены, что все сыны отечества, полагаясь на помощь Божию, на храбрость наших войск, на известную опытность их предводителя, не пощадят ни жертв, ни усилий, каких любовь к отечеству и безопасность его потребовать могут».
— Ничего, ничего мы не пожалеем для тебя, наш государь, и для родной земли! Есть у меня три взрослых сына — всех троих записал я в милицию, пусть их послужат царю и родине, — проговорил старик, когда князь Сергей окончил чтение.
— Что говорить, не только добра, а жизни своей не пожалел, только бы живы были государь — отец и матушка Русь! — крикнул за всех мастеровой.
«Велик русский человек, силён своею любовью к царю и родине, и никакая сила не сломит наш народ», — так думал Сергей Гарин, возвращаясь к себе на квартиру.
Глава IV
Совершилось необычайное, неслыханное: сын простого корсиканского адвоката, по воле судьбы став императором могучего народа, разбил некогда сильную и дисциплинированную прусскую армию, заставил её бежать и теперь с триумфом гордого победителя въезжал в резиденцию королей прусских. 24 октября 1806 года Наполеон прибыл в Потсдам; ему покорно были отворены королевские ворота замка. Он — властитель не только Пруссии, но и всей Германии.
Но и в эти дни, в дни счастия, Наполеон оставался совершенно спокойным, как и в дни бедствий. Громкие победы как будто не производили на него никакого впечатления.
В сопровождении блестящей свиты проходил он по залам дворца.
— Послушайте, Дюрок![39] — обратился он к своему маршалу.
— Я слушаю вас, государь, — ответил тот, подходя ближе к Наполеону.
— Если не изменила мне память, год тому назад в этом дворце был император Александр.
— Ваше величество не ошиблись: действительно, в прошлом году приезжал в Потсдам русский государь.
— Я желаю жить в тех самых комнатах, которые занимал император Александр. Скажите, чтобы было всё приготовлено.
— Слушаю, ваше величество!
Дюрок поспешил отдать гофмейстеру нужные приказания.
Наполеон вошёл в огромный зал, стены которого были украшены портретами, изображавшими лиц прусского королевского дома. Он стал внимательно рассматривать портреты.
— Не правда ли, господа, все они почитали себя за великих? — обратился Наполеон к окружавшим его маршалам и генералам. — И все они гордились своим высоким происхождением, своей королевской короной, — но смерть и их обратила в прах. А я обращу в прах всю Пруссию, уничтожу и растопчу её! — резко добавил он и отошёл от портретов. — Да, да, на земле нет ничего прочного и вечного! Пруссия похоронена на полях Йены и Ауэрштедта! — Наполеон искоса посмотрел на свою свиту и, заложив за спину руки, стал задумчиво расхаживать по портретной зале.
— А где портрет короля Фридриха-Вельгельма Третьего? — вдруг спросил Наполеон, ни к кому не обращаясь.
— Вот, ваше величество, портрет ныне царствующего короля, — тихим и робким голосом ответил находившийся тут гофмаршал прусского короля.
— Ныне царствующего короля! Как это громко! — с саркастической улыбкой сказал император и повернулся спиной к портрету. — Дюрок, проводи меня в комнаты, где останавливался император Александр.
Наполеон слегка кивнул головою маршалам и генералам и пошёл за Дюроком. Они проходили рядом пышных зал.
— Однако эти короли умеют жить хорошо, — улыбаясь, заметил Наполеон.
— Вот, государь, те комнаты, которые занимал император Александр. Мне здешний гофмейстер сказал, что всё оставлено здесь в том виде, в каком было во время посещения императора.
— Знаешь, Дюрок, мне хочется сойтись с русским государем. Только он один твёрдо стоит на страже своего народа. Он законный государь. А законность, Дюрок, больше могущества! Это меч, которым я не могу овладеть со всеми моими пушками.
— Государь, вы могущественный властелин почти всей Европы! — польстил Наполеону Дюрок.
— Почти верно! Да, да, я верю, Дюрок, в мою счастливую звезду — и буду обладать всей вселенной. Я… я низвергну все троны, прогоню всех законных властителей. И будет один только трон — это мой! Я буду основателем новой династии! — кичливо сказал император.
— Вы не забудете, государь, и ваших покорных приверженцев! — раболепно изгибаясь, промолвил тихо Дюрок.
— Я хочу основать новую династию и быть наполеоновской династии родоначальником! — говорил Наполеон. — Разумеется, если у меня будет сын, законный наследник. Я очень, очень сожалею, что нет у меня сына от Жозефины.[40]
— Об этом сожалеет, ваше величество, вся Франция.
— Не моя вина будет, если обстоятельства заставят меня развестись с Жозефиной…
— Как, государь, вы хотите расстаться с императрицей? — быстро спросил Дюрок у Наполеона.
— Я никогда, никогда не забуду её, — со вздохом ответил Наполеон; на этот раз его сухое, холодное лицо приняло печальное выражение. — Я буду любить Жозефину всегда — она этого заслуживает. Для меня слишком тяжело расстаться с ней.
— Не делайте этого, государь! Императрица не переживёт разлуки, она будет страдать.
— Поверь, Дюрок, я буду страдать не менее её. Если будет она плакать — то не обо мне, а о потерянной власти, а я буду оплакивать женщину, которую так горячо любил.
— Вы несправедливы, государь! Императрица любит вас одного. Что ей до власти! Вспомните, ваше величество, она плакала, когда вы возлагали на неё корону, и будет плакать о супруге, которого боготворит, а не о потерянной короне.
— Однако, Дюрок, какой ты верный и хороший защитник императрицы! Если бы я не был в тебе
