информационными технологиями. Почему?
Да потому, что антифонарий Григория Великого немыслим без такого понятия, как невма. Невма – от слов «знак», «намек» – свод обозначений для записи музыки, состоящих из крючков, кавычек, точек и завитков. Они сменили древнегреческую систему записи мелодий, основанную на буквах греческого алфавита. Невмы хоть и не отличались точностью, но все же давали певцам наглядные указания на восходящее и нисходящее направление мелодии, и послужили основой для современной нотной системы.
Далее – изобретенный нидерландскими музыкантами контрапункт. Слово «контрапункт» возникло после оформления близкой к современной системы нотного письма, восходящей к трудам Гвидо Аретинского (Guido d’Arezzo, 955–1050) – бенедиктинского монаха, знаменитого музыкального теоретика и педагога. Означает оно соединение нескольких самостоятельных мелодических голосов, отличающееся полным благозвучием. Если в унаследованной от античности гармонии голоса ведут правильно чередующие аккорды, то при контрапункте аккорды являются следствием совпадения нескольких самостоятельных голосов. К нотам взятой за основу мелодии (Cantus firmus) приписывались ноты другой мелодии; нота (punсtus) одной мелодии ставилась против ноты другой. Этот процесс сопоставления нот – punctus contra punctum, или нота (точка) против ноты (точки) – и получил название контрапункт. Чисто технологический, безусловно, проходящий по ведомству ИТ прием послужил инструментом высочайшего искусства – послушайте хотя бы «Хорошо темперированный клавир» Бетховена!
«Цифрованный» – ну, это словечко появилось совсем недавно. В массовом жаргоне – в 1990-е, с доступностью мультимедийных персональных компьютеров. В инженерной речи – в конце 1950-х, с распространением в системах контроля и управления цифровых машин.
Но в русском языке слово это встречалось уже в XIX веке. В музыкальной литературе. В описаниях такого понятия, как генерал-бас, ЦИФРОВАННЫЙ бас. Способ сокращенного нотного письма, полагавшийся особенно пригодным для «набрасывания сочинений в эскизе».
Способ этот состоял в том, что к генерал-басу, нижнему голосу музыкальной пьесы, сверху или снизу приписывались цифры, обозначающие интервалы, на которые отстоят ноты верхних голосов от лежащих под ними нот нижнего голоса. По мере того как меняются интервалы между верхним и нижним голосами, меняются и цифры. Цифры под басом, заменяющие ноты, долженствующие находиться над ним, требуют меньше времени для письма и, в силу своей условности, занимают гораздо меньшее место, демонстрируя простейшую технологию сжатия сообщений.
Прародитель архиваторов и прочих компрессоров – да, конечно. Но не только – в семнадцатом- восемнадцатом столетиях генерал-бас считался наукой и был синонимом науки о гармонии. Теоретическое основание высочайшего искусства однозначно по нынешним понятиям относилось бы к ИТ-отрасли!
И наконец, живопись – искусство изображать предметы на какой-либо поверхности красками, с целью произвести на зрителя впечатление, подобное тому, какое он получил бы от созерцания действительных предметов природы. Рисовать умели и в античных странах, и на Востоке. Причем весьма искусно. Но только живопись иудео-христианской Европы оперлась в своем развитии на науку, введя два важнейших приема – перспективу и светотень.
Паоло ди Доно, по прозвищу Уччелло (uccello по-итальянски – птица), флорентийский ювелир и декоратор (1397–1475). Занявшись геометрией в компании с выдающимся гуманистом, богословом и математиком Джаноццо Манетти (Gianozzo Manetti, 1396–1459), он с восторгом открыл для себя перспективу – систему изображения объемных тел на плоскости. Систему не эмпирическую, но математически обоснованную. И, что характерно для гуманистического мировоззрения Манетти, «антропоцентричную», ставящую во главу угла человеческое зрение.
Это открытие привело Уччелло к занятиям живописью. Стендаль в «Истории живописи в Италии» рассказывает, как Уччелло сидел перед чертежами и, скрестив руки на груди, говаривал сам себе: «Перспектива – восхитительная вещь!» Полнее всего свое восхищение он воплотил в «Потопе» – росписи галереи флорентийской церкви Санта-Мария-Новелла.
Светотень. Проблема представления на картине гигантского диапазона света и тьмы. «У художника на палитре нет солнца», – писал тот же Стендаль. Типичный лесной пейзаж в ясную погоду характерен тем, что его детали отличаются по освещенности в десятки тысяч раз. Белила же от черной масляной краски – лишь в несколько десятков. Для решения этой проблемы, за столетия до появления фотометрии, и было создано искусство светотени – технология использования психофизиологических особенностей человеческого зрения для передачи реалистического изображения.
Томмазо ди сер Джованни ди Гвиди, aka Мазаччо (Masaccio, 1401–28), Антонио Аллегри, он же Корреджио (Correggio, 1494–1534) – искусство этих живописцев стало образцом для будущих поколений в технике максимально достоверной передачи впечатления, то есть информации, от источника с большим динамическим диапазоном освещенностей при помощи – говоря современным языком – «узкого канала связи». Опять – сжатие данных, опять сфера ИТ!
Отметим, что лихие специалисты маркетинговых служб даже самых приличных корпораций, навязывая потребителю все новые и новые мегапикселы, стыдливо умалчивают как о геометрических искажениях объектива, так и о реальном динамическом диапазоне матрицы фотокамеры – о многом, что важно для формирования характера изображения; над чем работали и считали весьма существенным живописцы, творившие сотни лет назад. Впрочем, художники, хоть и не бывшие образцами добродетели (заглянем хотя бы в мемуары Бенвенутто Челлини), все же считались в профессиональной деятельности не только с финансовыми показателями отчетного периода, но и с возможным наличием в мире Высшей Силы. Тот же Челлини искренне радовался отпущению грехов за несколько убийств…
Новое время. От Реформации до Первой мировой высокая наука и высокая культура идут рука об руку, созидая величественное здание технологической цивилизации. Гуго Гроций де Гроот (Hugo Grotius de Groot, 1583–1645), формулируя нормы международного права и особенно законы и обычаи ведения войны, собранные в его книге «О праве войны и мира» (1625), основывался на феноменах культуры не меньше, чем на науке или логике. Удивительно, но эти нормы срабатывали. После нашествия Наполеона и пожара Москвы зверства казаков в Париже свелись к забиванию крюков для палаток в столетние вязы да к тому, чтобы пнуть лишний разок снулых кабацких халдеев, что дало европейской культуре термин «бистро».
Кончилось все в 1914-м. Сформулированы специальная и общая теории относительности, заложены основы квантовой механики. Мировая экономика стала сбывшейся мечтой современных либералов – никаких подоходных налогов; свободное перемещение частных лиц между государствами; золотые и биметаллические стандарты валют. Почти уже глобальная и довольно развитая индустрия.
И все это благочиние рушится за несколько недель. Ад Дуомона и Оссовца. В Шампани сотнями тысяч гибнут немецкие студенты, французские художники, британские инженеры. Эти люди, захваченные волной патриотизма и пошедшие добровольцами, равно восторгались Гуно и Вагнером, Толстым и Золя. К единой европейской культуре принадлежали офицеры и из Москвы, и из Праги, сводившие на кровавых полях Галиции мужиков из Мещерских болот с горцами Словацких Бескид.
Наука услужливо дала человечеству совершенные средства убийства – ядовитые газы Нобелевского лауреата Фрица Габера, а культура, даже самая высшая, не превзойденная и ныне, утратила качества предохранителя в револьвере, приставленном к виску рода потомков Адама (это уже не концерт со смокингами и фраками, а наползающее на окопы желто-зеленое облако хлора). Да что там халтурящий в сфере оборонного плаката Маяковский – даже величайший гуманист ХХ века, впоследствии последовательный антифашист Томас Манн отметился в начале Первой мировой патриотической публицистикой. Так что культура, понимавшаяся учеными позапрошлого века как прогрессивное раскрытие способностей человеческого ума, способности эти вполне раскрыла. И человеческий ум оказался способен на многое, почти что на все…
К моменту, когда Старая Европа свела счеты сама с собой, антропология уже предложила новое толкование культуры. Отказавшись от ранее принятых линейных концепций прогресса, она перестала делить культуры на ранние и поздние, примитивные и передовые, и перешла к рассмотрению их в своеобразии. Как некоего, вполне определенным образом структурированного зазора между реальными потребностями человека и ресурсами, поставляемыми доступной технологией.
