— Нет. Ты сказал, что Он тебе обещал… Раз тебе еще надо жить, ты должен дойти.
Была уже ночь, когда они добрались до селения. Двери некоторых домов были уже закрыты, и люди там спали. Но перед одним из них горел костер, возле которого сидела семья. Все встали при виде смертельно истощенного старца, которого почти несла молодая девушка. Мужчины подхватили старика под руки и посадили его у стены, но он безжизненно падал. Тогда они на руках отнесли его в дом.
Мириам села на землю. Только теперь она поняла, как сильно устала. Все тело болело. Несмотря на холодный ветер, со лба струйками катился пот.
Какая?то женщина подошла к ней и обняла ее. Видимо, это была жена хозяина. У нее было печальное лицо.
— Ты устала, девушка. Издалека ты ведешь его? — спросила она.
— Из Иерихона.
— О, Адонай*! Из Иерихона! Вы слышали? — женщина обращалась к людям, сидевшим возле костра. — Она ведет его из самого Иерихона! Он еле дышит, а она едва живая! Бедняжка! Почему вы пустились в такой дальний путь?
— Он хотел. Он не мог идти один.
— Это твой отец или дядя?
— Нет, я не знаю его. Я его встретила в Иерихоне.
— И вела его всю дорогу? Разве некому было с ним пойти?
— Я знаю, кто это, — сказал один из мужчин, внесших старика в дом, а теперь снова вернувшихся к костру. — Его зовут Симеон. Он живет в Бецате**. Когда?то был богатым купцом. Затем у него умерла жена, дети его покинули, и он остался один. Он очень благочестивый человек, много доброго делал людям, помогал бедным.
— А как он оказался в Иерихоне?
— Может быть, ходил навестить дочь, которая там живет.
— Она должна была его проводить или отвезти.
— Идем, девушка, — сказала женщина. — Ты такая молодая — еще совсем ребенок. Я приготовлю тебе поесть, а потом ты должна отдохнуть.
Мириам без сопротивления пошла за ней в глубь дома. Теперь, после небольшого отдыха у костра, она почувствовала, что все ее тело ноет, как будто ее били. Каждое движение доставляло боль. В темном углу избы, слабо озаренном пламенем стоящего на столе светильника, плакал ребенок.
— Почему он так плачет? — спросила Мириам.
Голос женщины отозвался из темноты:
— Лучше не спрашивай…
Мириам услышала, как мать ребенка всхлипывает от плача. Мириам приблизилась к постели, на которой лежал ребенок, и склонилась над ним:
— Не надо прикасаться к нему…
Мириам сразу поняла, почему женщина так сказала. На розовом личике ребенка были отчетливо видны белые пятна.
Мириам почувствовала, как по ней пробежала дрожь.
— Идем, — сказала женщина.
Суетясь, она не переставала вздыхать и всхлипывать, затем положила на стол ячменную лепешку и поставила чашку молока.
— Поешь, — женщина жестом пригласила ее к столу.
Однако Мириам была слишком утомлена, чтобы есть. Она только жадно пила. Женщина села рядом с ней у стола. Теперь при свете Мириам увидела ее опухшие от слез глаза и выражение боли на дрожащих губах.
— Сама не знаю, откуда пришла эта болезнь, — сказала вдруг женщина. — Что мы сделали такого плохого, что Всевышний нас так покарал? — некоторое время Мириам слышала лишь ее частое дыхание. — К нам приходил священник, осмотрел его. Он сказал, что я должна отдать ребенка, что он не может оставаться в деревне… А это мой первенец, — заплакала женщина. — Мой Лазарь…
Она плакала. Мириам молчала. Боль женщины становилась ее болью. Мириам хотелось сделать все возможное, чтобы утешить ее. Однако вскоре рыдания стихли. Женщина спросила:
— Ты не будешь есть?
— Не могу. Я выпила молока.
— Тогда идем, ты ляжешь спать.
Она указала Мириам угол, где постелила для нее одеяло. Произнеся короткую молитву, Мириам вытянулась на постели. Однако, несмотря на смертельную усталость, она поняла, что не сможет заснуть. Ребенок временами утихал, но затем просыпался и снова плакал. Его мать не спала — об этом говорило ее неровное дыхание. Иногда она вставала и подходила к постели ребенка, затем вновь ложилась.
Разбитое тело Мириам отдыхало. Опять к ней вернулся вопрос: произошло ли то, что, как сказал небесный гость, должно было произойти? В ней не было ни малейшего сомнения в самой возможности чудесного происшествия. Не было даже колебания. Она была уверена, что для Него нет ничего невозможного. Даже чувство собственной недостойности в ней угасло. Мириам не переставала считать себя обыкновенной девушкой, но была убеждена, что если Всевышний захотел ее выбрать — со всей ее обыкновенностью, — то сделал это именно для того, чтобы показать, как сильно Он любит человека.
Теперь она поняла, что тот, кто являлся ей в образе цветка и огня, подготавливал ее. Он учил, как, не оставляя смирения, возноситься над ним в благодарности и детской радости перед красотой того, чему надлежало исполниться. И этот миг не прогремел, подобно грому. Мириам шла к нему, будучи мягко направляема. И если вопрос, случилось ли то, что должно было случиться, еще возвращался к ней, то это происходило потому, что в ней оставалась врожденная трезвость мышления. Мириам не сомневалась в чуде, однако знала, что существуют иллюзии и обольщения. Она доверяла Богу, но она не доверяла себе.
Посланник, должно быть, это понимал. В его смиренных словах — настолько смиренных, словно он и не был посланником Небес, — она услышала, как ей показалось, обещание подтверждающего знака. И когда два дня спустя пришло известие от Елизаветы, Мириам испытала потрясение. Вот этот знак! — думала она. — Ибо для чего другого он говорил бы ей о будущем сыне Елизаветы? Впрочем, он мог и не убеждать ее во всемогуществе Всевышнего.
Именно поэтому она хотела как можно быстрее добраться до тетки. Поэтому и отправилась в дорогу, невзирая на опасности и тяготы. Поэтому желала идти одна…
Если бы она ушла вместе с караваном, то уже утром увидела бы женщину, воспитавшую ее. Узнала бы, как она приняла дарованную ей милость. Человек, привезший новость, говорил, что Елизавета укрылась дома и ни с кем не встречается. Мириам надеялась, что тетка научит ее, как поступать тогда, когда Божественность таится в обыкновенности. Она объяснит, о чем стоит говорить, а что надо сохранить в молчании, как вести себя, чтобы не ранить любящего человека… Мириам сгорала от нетерпения, желая поскорее увидеться с Елизаветой.
Несмотря на это она не жалела о своем поступке. Симеону надо было помочь — не только потому, что он был обиженным отцом: Всевышний дал ему в качестве утешения обещание, и это обещание носила она.
А ведь Он уже есть… Он стал ее ребенком! Он будет одновременно и маленьким существом, требующим заботы, и еще Кем?то необыкновенным. Эти два факта, казалось, было невозможно совместить, но она не беспокоилась об этом; просто ждала того, что будет. Она не хотела ничего требовать, ни о чем просить. Человек, получивший столько, сколько она, думала Мириам, должен все оставить на волю Дающего.
Больной ребенок в углу заплакал сильнее и еще более жалобно. Мать не пошевелилась. Усталость, должно быть, в конце концов заставила ее уснуть. Она дышала тяжело, но ровно.
Мириам села на постели. Мысль пришла к ней, словно приказ. Она встала и тихо, на цыпочках, приблизилась к плачущему ребенку.
Ей показалось, что тот же голос, который говорил ей в дороге, сейчас шептал: «Не подходи! Не дотрагивайся! Ты избранная, ты должна следить за собою!» На этот раз Мириам заглушила этот голос сразу
