– Так ведь… – не к месту вякнул контактер.
– Молчите, Бога ради! – взмолились наушники голосом профессора.
– Мудрость твоя не имеет границ, о великий! – одновременно заголосил сосед по парте и общежитию. – Да повторяй же! Мудрость твоя не имеет границ…
Я поскреб подбородок, изрядно ощетинившийся за эти безумные сутки. Господи, что бы такое сказать, чтобы не стать тем самым третьим лишним и не разрушить и без того не клеящуюся «беседу». В голове почему-то крутился только глупый вопрос: «Это усы?». И не менее глупый ответ: «Нет, это как раз борода».
В любом случае, было уже поздно.
Люк захлопнулся.
– О, великий! – все же договорил Герка и выматерился.
– А мне эта идея с секретарем сразу не понравилась, – заявил Герасим. – Зачем он, если и так каждое слово пишется всеми возможными способами?
– Вы
Оба замолчали.
– Ну вот что, – взял слово я. – Шутки в сторону. У нас осталось два дня.
– Что вы предлагаете? – спросил Аркадий Петрович.
– Прежде всего, поменять переговорщика.
Профессор устало поморщился.
– Вадим, ну я же уже объяснял…
– А мне плевать, чей он сын, или племянник, или… не знаю. Прошу прощения. В профессиональном плане он ничто. Так что либо мы его меняем, либо я сейчас еду домой, беру Алену и Тимку и выясняю, сколько стоит месячная путевка на Северный полюс.
– Лучше на Южный, – с ухмылкой посоветовал Герка. – Он дальше.
Мы с профессором, не сговариваясь, отмахнулись от него, изобразив на лицах одинаковое: «Ты-то хоть помолчи!».
Аркадий Петрович думал почти три минуты. Потом громко вздохнул и спросил:
– И кого вы предлагаете на его место?
Зато я не размышлял ни секунды. Сегодняшняя бессонная ночь – не в счет.
– Себя.
Герасим возмущенно фыркнул, но не нашелся, что возразить. Только потряс перед моим носом стопкой свежих, теплых еще распечаток и спросил:
– А ты успеешь вызубрить всю эту… Илиаду?
Я удостоил его испепеляющим взглядом и сказал негромко:
– Я, между прочим, гимн Зимбабве за две минуты выучил. Как слова, так и музыку. Подыгрывал себе на двух тамбуринах, по-македонски. – А потом запел, за неимением тамбурина отбивая ритм ладонью по столу: – O lift high the banner, the flag of Zimbabwe…
– До заповедника отсюда больше двухсот километров, – напомнил Аркадий Петрович. – Вызвать вам машину или, может быть, вертолет?
Я задумался на мгновение.
– Вертолет.
Герка со стоном закатил глаза:
– Джеймс Бонд!
– На чем она все-таки держится? – не выдержал я.
Паренек в сером рабочем комбинезоне смерил меня взглядом.
– А у вас какое образование?
– Гуманитарное.
– Тогда бесполезно. Все равно не поймете, – сказал он. – Держится – и ладно.
– И ладно… – повторил я и с опаской шагнул на платформу.
Ближний край стального квадрата опустился под моим весом на пару сантиметров и снова выровнялся, стоило мне занять место по центру. «Нормально, – успокоил я себя. – Как в лифте, только стен не видно… и тросов». И все-таки вздрогнул, когда голос, раздавшийся, казалось, внутри моей головы, громко сообщил:
– Готовность – одна минута!
Герка и в самом деле был неподалеку, в маленькой пультовой у дальней стены купола, куда они с профессором перебрались из своего уютного ЦУПа. «Северный полюс никуда не денется, – рассудил Аркадий Петрович. – Пока что лучше держаться поближе к эпицентру».
– Все запомнил? – спросил Герка.
– Все, – соврал я, машинально наклоняясь к микрофону, и поискал глазами камеру, чтобы кивнуть.
Камер в округе обнаружилось неожиданно много, и я даже смутился слегка, представив, сколько людей видят меня сейчас на больших и малых экранах… и сколько еще увидят, если я все сделаю, как надо. Впрочем, честолюбивые мысли я отмел мгновенно. Не до них.
– Удачи вам, Вадим, – сказал профессор внутри моей головы.
– Спасибо.
– Десять секунд! – напомнил Герасим.
– Четырнадцатому и девятому – приготовиться, – произнес незнакомый женский голос.
– Это вы мне? – удивился я.
– Тишина в эфире! – призвал Аркадий Петрович и добавил тоном местного демиурга: – Да будет свет!
Я зажмурился и едва не потерял равновесие, когда платформа подо мной вздрогнула и куда-то поплыла.
Однако покачивает, с удивлением обнаружил я. Легко сказать: «приблизиться, не шевелясь»! Какие- нибудь перильца бы не помешали. А этот свет в лицо! Черт бы побрал пришельцев с их идиотскими требованиями! И голоса в голове – шизофренику на зависть. И бормочут, и бормочут…
Пожалуй, я был несправедлив к своему предшественнику. Неизвестно, как сам я сейчас смотрюсь со стороны. Действительно же неудобно! Вместо того, чтобы проникаться важностью момента и размышлять об ответственности перед человечеством, думаешь, как бы не свалиться с платформы и не ослепнуть от первого луча солнца. А ведь паренек еще и твердил про себя безумные стихи, чтобы не забыть от волнения. Вот бедолага! Сам-то я в текст, заново отредактированный «лингвистами из числа неудавшихся поэтов», даже не заглянул. Не к чему. Если интуиция меня не подводит – не подвела же с железным цветком! – стихи нам больше не понадобятся. Интуиция и импровизация – вот два конька, на которых я собираюсь выехать сегодня. Хотя первое требование я все-таки выучил наизусть. Полночи оттачивал формулировку и даже перед зеркалом прорепетировал, когда брился. Вот оно: «Никаких больше стихов. Прилетели на Землю – извольте выражаться по-человечески!»
И все же, когда до «гайки» оставалось метров пять, тщеславие назойливым паучком проникло в мозг. Тридцать шесть камер, подумал я и невольно приосанился, даже улыбнулся навстречу солнцу. Вадим Борисович, благородный рыцарь, спаситель человечества. Серебристый рычаг лег в руку, как древко копья, и овальная крышка люка откинулась, точно замковый мост.
В проходе показалась большая трапециевидная голова.
Никаких больше стихов! – напомнил я себе и кашлянул в кулак.
Я все еще прочищал горло, когда люк с оглушительным лязгом захлопнулся.
«Как же так! – в едином порыве возопят спустя пару часов неудавшиеся лингвисты из числа никаких поэтов. – Ведь вот же оно, буквально в первой строке! Просто никто не придал значения. Просто с предыдущим контактером все получилось само собой. Просто…»
Аркадий Петрович начнет меня успокаивать, Герасим станет биться головой о мягкую брезентовую стену, а я буду твердить, как заведенный: «меньший иль равный, меньший иль равный…»
