обращался. — В Ромашкове — просто психи, а у нас — больные в вегетативном состоянии. Вы знаете, что означает этот термин?
— Знаю. Они овощи. Чуть лучше коматозников. Они могут двигать руками, ногами, губами и глазными яблоками. А могут и не двигать.
— За ними нужен совершенно особый уход.
— Не волнуйтесь. Они получат все, в чем нуждаются.
— Они ваши родственники?
Странный вопрос. Тем более странный, что одного из овощей зовут Гарик Ачикян, а другого — Илья Сысоевич Рудный, и разница в их возрасте составляет тридцать пять лет. Очередная проверка? Сколько можно!
— Нет, — ответил Коршун. — Но мы с ними одно время работали вместе.
— Где?
Значит, все-таки проверка.
— Не понимаю, зачем вам это. Но хорошо, я отвечу. Мы работали в Лаборатории Автономных Систем при Институте Альтернативных Исследований.
Видимо, название лаборатории было отражено в личных делах пациентов. Бегающие глазки за стеклами очков немного сбавили темп. Однако до полной победы было далеко.
— Вы не понимаете… — снова начал заведующий.
— Я все понимаю, — сказал Коршун. — Я сам врач. У меня есть методика по лечению таких вот безнадежных случаев. Я надеюсь, что она хоть немного облегчит существование моим друзьям.
— Так они вам нужны для диссертации?
Коршун глубоко вздохнул и тут же пожалел об этом. Мучительный приступ кашля согнул его пополам. Ответить на вопрос он смог только через три минуты.
— Если вам так понятней, то да.
— Вы можете чем-то подтвердить свое медицинское образование?
— Я не ношу с собой диплом. Как и вы, наверное.
— А в каком вузе вы учились?
— В московском медицинском институте.
— В котором из трех?
— Во втором.
— Это тот, что имени Сеченова?
— Нет, имени Пирогова.
— А, ну да. И в каком году окончили?
— Послушайте… Посмотрите на меня, пожалуйста.
Бегающим глазкам не хотелось останавливаться. Особенно им не хотелось задерживать взгляд на лице собеседника, и Коршун хорошо понимал почему. Последнюю пару лет он и сам избегал смотреть в зеркало. Оттуда на него обычно таращилось существо, вернувшееся с того света, причем вернувшееся ненадолго.
— Вот так. А теперь скажите, чего вы хотите? Вам мало заплатили? Я могу добавить еще. Вам мало бумажек с печатью? Вот разрешение на перевод, вот письмо из Ромашкова. Они готовы принять ваших больных. Чего еще вам не хватает?
Заведующий снял очки, от чего немедленно стал похож на крота, выбравшегося из заплесневелого подземелья на яркий солнечный свет. Он задумчиво пожевал дужку и примирительно сказал:
— Вы сказали «добавить еще». О какой конкретно сумме могла бы идти речь?
Глядя на его склоненную лысинку, покрытую прической толщиной в один волос, и на пухлые пальцы, перебирающие купюры, Коршун очень жалел, что не может пристрелить этого идиота. Насколько все было бы проще и правильней. Но пока что шумиха была ему совсем не нужна.
Получив прибавку, заведующий совершенно успокоился, даже повеселел и сам вызвался довезти до ворот каталку с одним из больных. Вопрос, который он задал после того, как они выбрались за территорию больницы, был продиктован скорее любопытством, нежели заботой о своих подопечных.
— Вы собираетесь перевозить пациентов на грузовой «газели»?
— Не волнуйтесь, — сказал Коршун. — Внутри машина оборудована не хуже, чем карета «скорой помощи». Оставьте каталку здесь, дальше мы справимся сами.
— Хорошо. До свидания. И последний вопрос, если позволите.
— Ну?
— Что у вас с голосом?
— А вот это уже совсем не ваше дело.
Заметив их приближение, водитель «газели» бросил на капот газету, которую до этого читал, и распахнул задние дверцы. Он посмотрел на неподвижных пациентов, потом на грязный пол машины и неуверенно спросил:
— Что, прям так и грузить?
— Да. Прям так и грузите, — устало ответил Коршун.
— А они не того? Я в смысле, их не растрясет по дороге?
— Вы, главное, довезите их живыми. Остальное — моя забота.
В Ромашкове заведующей была женщина. Она тоже носила очки, но ее глаза не бегали, а смотрели на собеседника спокойно, даже нагло. Коршун не в первый раз общался с заведующей и знал, что алчность в ней давно победила подозрительность. Хотя, видимо, все- таки не до конца.
— Вы приготовили все, как я просил? — уточнил он.
— Да, — ответила стерва в белом халате. — Пациенты ждут вас в телевизионной. Так мы называем комнату отдыха.
— Все шестнадцать?
— Да. Вы сказали, что вам хватит четверти часа.
— Вполне.
— И еще. Я хотела бы присутствовать на вашем занятии.
— Это исключено, — жестко сказал Коршун. — Я совершенно не готов к публичной демонстрации моей методики.
— Я умею хранить секреты. И у вас уже была возможность в этом убедиться. Мною движет простое любопытство. — Заведующая попыталась улыбнуться, но попытка вышла неубедительной. — Я просто не представляю, как может выглядеть сеанс групповой терапии у пациентов, чьи психические и физические состояния настолько варьируются.
— И тем не менее мой ответ — нет. Извините. Это не вопрос доверия. Просто я… немного суеверен.
— Но… — не спешила сдаваться она. — В любом случае прямо за дверью будут дежурить два санитара и медсестра. И если что-то пойдет не так…
— Не волнуйтесь. Теперь все пойдет так.
— Мы все равно будем следить за ходом эксперимента.
— Это ваше право.
— Это наша обязанность, — уточнила заведующая, изображая оскорбленное достоинство.
— Не будем спорить. Пусть ваши санитары помогут мне с носилками.
— Хорошо. Я распоряжусь.
Два дюжих молодца в белых халатах молча подхватили носилки с молодым армянином и скрылись в здании. Коршун подождал, пока они вернутся за Ильей Сысоевичем Рудным, и пошел следом за ними. На пороге телевизионной комнаты санитары рухнули замертво. Молоденькая медсестра, дежурившая за столиком в коридоре, склонила голову и как будто задремала. Коршун кое-как в одиночку переволок носилки через порог, хотя большой необходимости в этом не было. Теперь он знал, какие ощущения испытывает человек, минуту назад завершивший труд своей жизни. Никакой радости или облегчения. Только ноющая пустота в том месте, где долгое время обреталась цель.
Коршун обвел взглядом пациентов, присутствовавших в большой квадратной комнате. Их было восемнадцать. Шестнадцать мужчин, слабо похожих на живых людей, и пара женщин, неотличимых от
