— Правда твоя, Мари, это не праздник. Том говорит — здесь собираются кого-то вешать, и, пока казнь не кончится, нам никак не проехать в город. А, по-моему, ему просто самому хочется поглазеть на повешение!
— А я не хочу смотреть на этот ужас! — замотала головой Мари. — Скажи ему — пусть едет вперед!
— Ну ты же знаешь, какой он, этот англичанин. Говори ему, не говори — уж если упрется, его нипочем не сдвинешь с места.
— Беата, пожалуйста!
Беата пожала плечами и снова заговорила с бородатым саксом, который после долгих препирательств махнул рукой, громким окриком вдохнул жизнь в смирную серую клячу и направил повозку вперед, к воротам Ноттингема.
Они продвигались очень медленно, а вскоре Тому и вовсе пришлось свернуть в поле, где было немного свободней, чем на дороге... совсем немного. Беата и Мари то и дело хватались за бортики и друг за друга, когда их раскачивающийся экипаж пробирался между телегами с сеном... между шныряющими по истоптанной траве собаками... между громко переговаривающимися людьми.
Англичане с таким любопытством глазели на двух девушек в серых платьях и в белых покрывалах, что было ясно — здесь еще никогда не видели бегинок.
Мари напрасно старалась не краснеть под этими взглядами и держаться так же уверенно, как ее спутница. Всю долгую дорогу от Руана она отчаянно старалась быть похожей на свою бойкую, самоуверенную подругу, однако это оказалось очень непросто. Когда ты единственная любимая дочка богатого суконщика, тебе гораздо легче держаться уверенно и бойко, чем когда ты...
Повозка накренилась, едва не задев тачку с хворостом, и остановилась.
Беата снова обрушила на возничего поток английских слов, и Мари поняла ответ еще до того, как услышала перевод:
— Том говорит — дальше никак не проехать, придется все-таки подождать!
Белокурую бегинку это, похоже, вовсе не огорчало, но Мари съежилась и втянула голову в плечи.
Уж лучше бы они остались на дороге, подальше от городского палисада... Подальше от помоста, над которым болтались три петли. А теперь их отделяли от этого жуткого сооружения какие-то полсотни шагов.
Примерно на таком же расстоянии за помостом высилась украшенная драпировками трибуна, где восседали богато одетые люди, а простые англичане в ожидании зрелища переговаривались, спорили из-за возвышений, на которые можно было взобраться, прикрикивали на собак, бранились... Господи Боже, здесь, как и в Руане, даже женщины пришли посмотреть на казнь!
Знатные дамы, сияя великолепными нарядами, украшали собой трибуну, а простолюдинки стояли или бродили в толпе, густеющей тем больше, чем ближе она была к эшафоту. Между взрослыми шмыгали дети, некоторые мужчины поднимали малышей на плечи, чтобы те могли посмотреть на знать.
Мари низко наклонила голову и опустила на лицо покрывало. Но легкая ткань не могла спасти ее от взглядов зевак, от чужеземного говора, делающегося все более неистовым и грубым, от тоскливого ожидания надвигающегося ужаса — и от болтовни Беаты, которая как ни в чем не бывало сыпала вопросами направо и налево. То, что вскоре ей предстояло смотреть на человеческую смерть, ничуть не обескураживало младшую бегинку.
— Том говорит, будут вешать трех братьев, прикончивших оленя в заповедном лесу! Помнишь разговоры о шайке Робина Гуда? Так вот, трое братьев вроде бы как спелись с этими разбойниками и вместе с ними уложили оленя... Но какие они все-таки наглые, английские крестьяне, разве у нас какой-нибудь виллан осмелился бы поднять руку на оленя герцога? Ой, Мари, погляди на того толстяка на трибуне — говорят, это сам шериф ноттингемский! Интересно, что за красавчик сидит рядом с ним? А, Том говорит, это констебль королевского замка! Мари, да погляди же! Как думаешь, отец Бертран представит нас констеблю? Заглянуть бы хоть разок в замок короля Ричарда... Ой, ведут, ведут!
Мари невольно вскинула голову на визг подруги, и все люди вокруг разом всколыхнулись и подались вперед.
Беата привстала в повозке на колени, с любопытством вытянув шею.
— Мари, погляди на этих бедняжек! Все-таки жестоко казнить молоденьких мальчиков за какого-то убитого оленя. Но, конечно, закон есть закон...
— Закон Господа — «не убий», — тихо возразила Мари.
Она только мельком взглянула на трех молодых парней, которых стражники вели по лестнице на помост, и снова низко опустила голову.
— А другой закон Господа — «не пожелай скота ближнего своего», — за Беатой всегда оставалось последнее слово. — А убить королевского оленя — еще хуже, чем украсть осла или вола! Ой, смотри-ка, кажется, те двое мужланов собираются драться!
Двое англичан неподалеку начали кричать друг на друга, угрожающе крутя палками — любимым оружием здешних крестьян. Белокурая бегинка вслушалась в слова, которыми осыпали друг друга спорщики, и пожала плечами.
— И ты еще твердишь, что англичане не сумасшедшие! Нет, ты только послушай! Вон тот, лохматый, как медведь, рычит, что второй проспорил ему три пенса, раз главарь разбойников не спас трех браконьеров от петли. А второй отвечает, что он не станет платить, покуда парней не вздернут, дескать, шервудский бандит еще покажет себя... Как будто этих бедняг может сейчас спасти что-то, кроме Божьего вмешательства! Ха! Но если они будут так долго возиться с приготовлениями, приговоренные помрут от старости, а не от петли!
— Беата! Неужели тебе не терпится увидеть, как повесят этих несчастных мальчиков?!
— Нет, просто я не люблю ждать! — заявила белокурая девушка, всматриваясь в помост и жадно ловя разговоры толпящихся вокруг англичан. — И раз уж их все равно приговорили к повешению — упокой, Господи, их бедные души! — так чего зря тянуть?
На помосте и впрямь длилась странная заминка. Мари не смотрела туда, но ясно слышала раздраженные крики стражников и нарастающий гомон толпы — озадаченный и взволнованный. Не в силах подавить нервную дрожь, девушка стянула на груди концы покрывала и вопросительно шепнула:
— Беата?..
— Клянусь Святой Бригиттой, они прошляпили палача! — громко воскликнула ее подруга.
— Что?!
— Подожди... — от возбуждения светловолосая девушка чуть не подскакивала в повозке. — Постой... Смотри!! — вскричала он, дернув Мари за плечо.
Русоволосая бегинка подняла голову и боязливо взглянула туда, куда Беата показывала пальцем.
Под трибуной ноттингемской знати появился оборванный старикашка и что-то быстро, громко заговорил, задрав седоволосую нечесаную голову. Стража хотела его оттащить, но шериф сделал знак, и старика оставили в покое. Нищий снова прокричал надтреснутым, дребезжащим голосом несколько фраз — наверное, смешных, потому что люди стали передавать друг другу его слова, по толпе прокатился хохот. Шериф коротко ответил, встал и бросил старикашке несколько монет.
Нищий проворно подобрал подачку, с поклонами попятился от трибуны, а потом повернулся к помосту и начал легко и быстро подниматься по ступенькам. Кто-то в толпе засвистел, кто-то заулюлюкал, кто-то заорал.
— Святая Бригитта, ну разве у нас в Руане могло такое случиться? — воскликнула Беата. — Представляешь — у них куда-то пропал палач! И вот теперь этот шустрый старикашка вызвался занять его место. Тот глупый сакс, который поставил на главаря бандитов, продул свое пари! Забавно, правда, что англичане готовы биться об заклад по любому случаю? Может, мне тоже о чем-нибудь поспорить? Ты не хочешь попробовать, Мари? Я ставлю полпенса на то, что старик успеет вздернуть всех троих прежде, чем я четыре раза прочитаю «Отче наш»!
— Беата!..
Мари низко опустила голову, зажала уши руками... Но даже сквозь прижатые ладони ее оглушил пронзительный вопль, раздавшийся со стороны помоста. На первый крик немедленно отозвался второй, и не успел он отзвучать, как Беата завопила по-французски то, что вокруг уже десяток людей выкрикивали по-
