поэтому я просто толкнул его к стене, где тот поспешно сполз на пол. Быстро скрутив экзекутору руки, я вырвал факел, который Губерт продолжал преданно сжимать в кулаке, толкнул решетчатую дверь и шагнул в вонючую темноту маленькой клетушки.
Лежавший на полу человек никак не отреагировал на скрип решетки.
— Робин!
Я опустился на колени, наклонился над ним — и едва успел отшатнуться, когда Локсли с рычанием вскинулся и попытался вцепиться зубами мне в горло. Среагируй я чуть медленнее, ему бы это удалось. А так зубы шервудского «волка» впились мне в плечо и почти прокусили толстую кожаную куртку, но рычание Локсли перешло в крик, и он рухнул обратно на пол.
— Черт! — я невольно схватился за плечо. — Робин, это я, Джон!
Главарь аутло смотрел на меня неузнавающими глазами, с хрипом втягивая воздух сквозь оскаленные зубы.
— Эй, это Джон, успокойся!
Не добившись ответа, я бешено обернулся к двери:
— Губерт!!!
Палач тотчас возник передо мной — исполнительный и сутулый, словно Конек-Горбунок.
— Что ты с ним сделал?!
— Ни... нишшего, — трясясь, прошепелявил Губерт. — Нишего такого, клянуш! Т-только немножко потряш на дыбе!
Дыба...
Я был знаком с этой штукой только по фильмам и книгам, но примерно представлял, что она может сотворить с человеком. Вывихнутые в плечевых суставах руки... Разорванные связки...
«Теперь знаменитый разбойник не поднимет лук, даже если ему пообещают за это помилование, свободу и спасение души», — сказал Вольф.
Тогда мне было недосуг уточнять, что именно имеет в виду сын Дикона, а вот теперь я почувствовал, как у меня похолодело внутри, словно я проглотил галлон ледяной воды.
— Держи!
Не глядя сунув факел палачу, я осторожно распахнул разорванную камизу на груди Робина, готовый отпрянуть, если Локсли снова решит пустить в ход зубы. Но вожак аутло не шевелился, пока я с ужасом осматривал его распухшие, посиневшие плечи... Похоже, все силы узника уходили сейчас на то, чтобы дышать.
Я опять посмотрел на Губерта, и экзекутор шарахнулся под моим взглядом. Палач отлично навострился держать факел связанными руками — но стрелять из лука после того, как тебя «немножко потрясли на дыбе»... Да будь все проклято!!!
— Ты вправил ему плечи?
Мой вопрос явно оскорбил потомственного экзекутора.
— А как же, шэр Гринлиф! Как только кого шнимаеш ш дыбы, жавшегда первым делом надо...
У меня сейчас не было настроения выслушивать лекции по пыточному делу.
— Заткнись!
— Как шкажете, шэр Грин...
— Да не потеряй факел! Вставай, покажешь мне выход за городскую стену.
Только что палач, казалось, готов был подпрыгнуть выше головы, лишь бы мне угодить, но тут заискивающая улыбка сползла с его лица — и я понял, что начинаются
— Что вытаращился? Вперед!
— Ш-шэр Гринлифф... Я не ж-жнаю выхода жа штену!
— Врешь! Раз твои предки жили здесь со времен саксонских королей, ты не можешь его не знать! Может, освежить тебе память?
Палач попытался перекреститься зажатым в кулаке факелом:
— Клянуш памятью отца и деда! Клянуш Гошподом нашим и двенадцатью апоштолами! Я не жнаю хода, о котором вы говорите! Никогда не шлыхивало таком! Клянуш Швятым Мэтью!
Я не знал, кто такой Святой Мэтью, но понял — Губерт говорит правду. Палач не знал выхода за городскую стену, и, возможно, такого выхода вовсе не существовало.
С тех пор как я стал командиром наемников, даже дома, наедине с собой, я старался не говорить по- русски. Подслушай меня кто-нибудь из слуг, пойди об этом сплетни, как я смог бы объяснить, отчего уроженец Холдернеса говорит на некоем загадочном языке? А вот сейчас я перестал разыгрывать из себя радистку Кэт и завернул такое многоэтажное ругательство, что до его чердака трудно было бы добраться без скоростного лифта.
— Д... Джон?
Этот тихий голос остановил меня на полуслове.
— Робин? — я наклонился к Локсли, вглядываясь в его лицо. — Ты меня узнаешь?
— К... как же тебя... не узнать... когда ты говоришь... такое... разве кто-нибудь еще... стал бы... нести... такую... тарабарщину...
Робин слегка шевельнулся, застонал, но его стон быстро перешел в английский эквивалент того, что я только что выдавал по-русски. Недостаток в этом языке нужных слов главарь шервудских аутло восполнял бешеной экспрессией, пока не замолчал, хрипло тяжело дыша.
Я вовремя удержал руку, которую опустил было на его плечо, — и снова обернулся к Губерту:
— Если ты не знаешь выхода из города, какие выходы ты вообще знаешь?
— Вход для шштражи... И еще два на вершину Жамковой Шшкалы, — старательно принялся перечислять палач. — И в гоштиницу «Путь в Иерушалим»... И еще нешколько поближости от нее... и...
— И?
— И... И в-вше...
— Тогда ты мне больше не нужен, — заключил я и стукнул палача по голове.
Тот ничком повалился на пол.
Отдернув ногу, в которую чуть не ткнулся факел, я справился с искушением добить экзекутора. Обнаружив пропажу узника, шериф расплатится с Губертом куда покруче: в некоторых отношениях скупой до мелочности сэр Певерил проявлял просто неслыханную щедрость.
— Давай убираться отсюда, — я как можно осторожнее положил руки Робина ему на грудь.
— Д... Джон, я не...
— У тебя здесь остались какие-то важные незаконченные дела?
— Я не...
Локсли задохнулся и замолчал, когда я поднял его на руки, перешагнул через палача и двинулся к выходу из клетки. Только в коридоре вожак «волчьих голов» снова подал голос:
— Что ты... делаешь?
— Вытаскиваю тебя отсюда. А ты что подумал?
— Ты... с... сумасшедший?
Я двигался почти в полной темноте, не видя теперь лица Робина, чему был только рад. Мне достаточно было слышать его дыхание, чтобы всерьез подумать — а не поступить ли с ним так же, как с Губертом, прежде чем отправиться дальше.
— Само собой, сумасшедший, — не стал отпираться я. — Помнишь, фриар Тук говорил — безумие заразительно? Наверное, он был прав.
Скорее всего, мне почудилось, будто сквозь скрип зубов прозвучал сдавленный смех.
Глава двадцать четвертая
