страны. Только этого ему не хватало — каких-то диких кровавых разборок в незнакомой стране в духе гангстеров.
— Кто-то из твоих русских партнеров имел отношение к мафии? — буквально зарычал на Гая Коэн, когда они миновали последний контроль.
— Откуда я знаю, — пожал плечами Гай, — может быть. Здесь бизнес и мафия — почти одно и то же.
Коэн выругался, и велел своим парням глаз не спускать с Гая.
— Но почему они завелись? Что ты натворил? — прямо спросил Гай главу легендарной организации, которого он имел сегодня счастье видеть вживую, в первый раз — перед тем, как его сунули в мешок, и второй раз — вот теперь. — Ты что, взял всех, с кем я общался?
Коэн промолчал, лишь бросил на Гая недружелюбный взгляд, из чего Гай сделал вывод, что попал в точку.
— Боже мой, Коэн, — протянул он (Гай слышал, как называли его подчиненные), — но это же, честное слово, уже перебор.
— Заткнись, — Коэн был зол, как никогда. — Когда сядем в самолет, дайте ему по голове, чтобы он заткнулся, — велел он двум своим псам.
— А мою девушку ты тоже заграбастал? — с интересом спросил Гай.
— Нет, — прорычал Коэн, — но поверь, я о ней не забыл.
— Очень надеюсь, — протянул Гай, на самом деле мечтая использовать Коэна в своих целях. Все, что ему было нужно — заполучить Сашу, желательно обездвиженную и беспомощную, чтобы его мать, наконец, могла обрести тело и оставить его в покое. Пока же она лишь обеспечивала его недвижимость, вцепившись в него остатками своих сил и заклинив его в треклятом теле Нуда. Гай был в полном отчаянии, пока совершенно случайно не наткнулся на молодую глупую Стеффи, которая видела его мамашу и невольно помогла ему понять суть происходящего. А когда мать проявила к ней определенный устойчивый интерес, Гай впервые задумался над тем, кто же на самом деле эта девчонка. Ему пришлось потрудиться, как следует, чтобы раскопать более-менее правдоподобную историю о Тинни-Винни. Может, он и не добрался до основ всего и не понял и половины той теории, которой болел Тинни, но ясно было одно: чокнутому реберфу удалось создать гибрид, обладающий своим собственным телом. И это тело охотно служило ей, оно не боролось с Сашей, не боролось с реберфами.
И тогда Гай понял, что это его единственный выход. Он снял Стеффи квартиру, привязал ее к себе и лишь ждал, когда мать вновь проявит себя и захватит это податливое тело. Но нет, когда у нее было столько возможностей, она словно сквозь землю провалилась. И когда девчонка исчезла, Гаю пришлось разыскивать ее едва ли не с нуля, по-прежнему оставаясь в старом теле голландца. Он для всего мира был мишенью, чертовой мишенью из-за вцепившейся в него мамаши. Он жаждал избавления, как никогда. И вот, однажды, в России, удача улыбнулась ему: он нашел своего реберфа, все такого же наивного и доверчивого. Как сладко было плести ей все эти басни о благородстве их расы. Но ему просто необходимо было запудрить ей мозги всякой патетической фигней, чтобы она не обращала внимания на мелкие неувязки, которыми неизбежно сопровождался его план. Но мама и тут подкачала: снова слишком долго не показывалась, хотя все, что ей следовало сделать — это дотянуться до Саши, войти в нее и стать полноправной хозяйкой.
— Двигайся, — один из псов толкнул Гая к трапу. Гай ступил на лестницу и посмотрел назад, на хмурый северный город, надеясь, что скоро вслед за ним также ступит на трап Саша. И тогда он снова будет свободен, и плевать, что дальше случится с его мамашей. Она достаточно ему уже навредила, чтобы он не испытывал по этому поводу никаких сожалений.
— Тим, мне надо как-то выходить, — утро было хмурым, и Саша наблюдала, как не менее хмурый Тимур пьет свой кофе, задумчиво глядя в окно.
— Зачем? — бросил он, даже не удостоив ее взглядом.
— Хотя бы за продуктами. И, на самом деле, неплохо было бы выйти на работу.
На последней фразе он обернулся к ней, насмешливо вскинув бровь.
— Да, я работаю, курьером, а не тем, что ты подумал.
Он усмехнулся.
— Курьер в нашем мире — тоже не лучшая профессия.
— О чем ты? — раздражение, оказывается, было заразной штукой.
— Курьер — расходный материал. Если повяжут, потом свои же обычно и уберут.
— Тим, — настойчиво повторила она, намекая, что они ушли от темы.
— Исключено, — ответил он.
— Но почему? Не могу же я все время сидеть взаперти.
— Кажется, еще вчера ты только этого и хотела.
— Но не до такой же степени, и потом, ведь ты сам сказал, что все кончено. — Саша прекрасно понимала, что скоро все только начнется, но пока у нее была передышка в пару дней, не стоило их упускать. Возможно, она могла бы даже заскочить в свою старую квартиру и собрать минимум вещей.
— Я вижу все твои мысли насквозь, — произнес Тим, подходя ближе, отчего у Саши возникло непреодолимое желание отступить назад. — Вот ты бежишь к себе домой и пакуешь своего любимого розового мишку, — он с презрением окинул ее взглядом. — Забудь.
— Но почему нет? — снова попыталась Саша, даже не начиная убеждать его в обратном.
— Потому что я так сказал, — он со злостью грохнул чашкой по столу и направился в комнату. Саша с тоской посмотрела в окно, думая о том, что из спасительного укрытия его квартира стремительно превращается в тюрьму.
— И вечером будь повеселее, — бросил он из коридора перед тем, как закрыть дверь.
Саша со стоном опустилась на стул в кухне. Она не понимала его. В какую-то секунду он мог быть страстным, почти нежным, а в следующую — окатить ее холодной волной своей ненависти. И даже не ненависть пугала ее больше всего, а та необоснованная жестокость, что то и дело всплывала в нем на поверхность. Как будто в Тиме одновременно уживались два разных человека: один почти нормальный, а другой — больной ублюдок, от которого никогда не знаешь, чего ждать. Ночью ей показалось, что он изменил свое к ней отношение, что они приблизились если не к пониманию, то хотя бы к равенству. Утро показало, как она ошибалась. Наивно было просить выпустить ее на улицу, или даже больше — дать ей ключи от его логова. Нет, теперь она понимала, что он не выпустит ее до тех пор, пока она ему в очередной раз не надоест.
С тяжелыми мыслями, одна другой не лучше, Саша стала бродить по квартире, от нечего делать открывая шкафы, исследуя содержимое холодильника, полок с посудой, и, открыв встроенный шкаф в коридоре, наткнулась на пару курток, висящих на вешалке и стопки книг, стоящих на полу. Ее тюремщик любил почитать. Это было странно, но выбор литературы Сашу впечатлил. Здесь была и философия, и психология, и пара книг по математике с физикой. Зачем это все бандиту? Или он убил какого-нибудь профессора и так и не успел расстаться с его наследием? Или оставил на случай холодной зимы, на растопку? Саша брала книги в руки по очереди, перелистывала страницы, рассматривала содержание. На Канте она застряла, зачитавшись, и уселась на пол прямо у шкафа, вникая в мысли другого человека.
Кто она в этом странном мире, который еще вчера был таким простым и понятным? Изгнанник, странник, у которого больше нет ни дома, ни друзей. Если любишь кого-то — беги, чтобы спасти ему жизнь. Саша не сомневалась, что Гай о ней не забудет. Ему ведь без разницы, в каком виде ее притащат. Лишь бы притащили. А что потом? Потом снова ничего. Где же был Тинни, когда он был так нужен? Но разве не она сама послала его подальше? Разве не она хотела, чтобы он навсегда исчез? И была бы она такой категоричной, знай тогда все то, что знала сейчас? Реберф-недоделок, который даже перемещаться не может.
Саша отложила книгу и облокотилась на шкаф. Она что-то упускает. Что-то очень важное. Тим говорил ей об убитых. Тут все верно. Француза он упоминал тоже. Но не было ни одного русского. Это означало, что ни Костя, ни его напарник не пострадали. И тут в голове вспыхнуло, будто молния: Летиция. Вот о ком она совершенно забыла.
