Генерал никак не отозвался на эту тираду. Может, не придал значения ее откровенной направленности, а может, решил не реагировать, уже зная о способности Мэрфи рассматривать каждого как бы через микроскоп, стараясь увидеть в нем черты, не замечаемые другими. Лучше этому язвительному человеку не давать повода для обвинения в нескромности.
— Ваш друг, Джим, — после ваших горячих дифирамбов в его адрес боюсь утверждать определенно, — кажется, ставит под сомнение методы нашей войны во Вьетнаме. Вот почитайте, — генерал передал полковнику записку Смита.
Быстро пробежав ее, Мэрфи вернул со словами:
— Конечно, его мнение некоторым образом идет вразрез с последними указаниями центра, посылать ее туда не стоит, но полковник Смит, сэр, человек в высшей мере искренний и откровенный. Если он что-то написал, значит, написал обдуманно. Вы знаете, он, вернувшись из Вьетнама после того, как Нго Динь Зьем и его брат ушли со сцены, не побоялся сказать своему шефу: «В Сайгоне мы сделали не все честным путем, о чем, возможно, пожалеем в будущем». И шеф выслушал его, не одернул, не топнул ногой, а стал поручать задания, какие давал только самым авторитетным в его глазах офицерам. Вы, я знаю, собираетесь на базу. Если будет время, пригласите Смита хотя бы на коротенькую беседу, и вы сразу поймете, что к мнению этого человека можно относиться серьезно.
— Хорошо, Джим, я послушаю вашего совета, но ходу его донесению я не дам. И еще вопрос: как долго думает ваш генерал отсутствовать в столь горячее время?
Речь шла о шефе ЦРУ в Сайгоне, с которым Уэстморленд почему-то не смог установить хороших отношений. Ни разу в жизни не встречался с ним ранее, никогда и нигде их дороги не перекрещивались, но Уэстморленд почему-то почувствовал, что тот будет мешать ему. Почувствовал по первой обстоятельной беседе, по тому, как тот небрежно, несколько свысока относился к тому, что говорил Уэстморленд. Несколько раз проскользнул в его словах намек, тонкий, гючти неуловимый, на то, что вроде бы он, Уэстморленд, поступил бы более правильно, если бы больше прислушивался к мнению людей его «фирмы», знающих обстановку лучше, чем многие профессиональные военные. Уэстморленд, наторевший за время вращения в верхах в служебных интригах, раскусил генерала и проникся недоверием. Оно возросло, когда он узнал, что шеф сайгонского отделения ЦРУ требует от своих офицеров, сидящих в южновьетнамских войсках, а также отвечающих за проведение политики умиротворения деревень, подробных донесений и собственных мнений о целесообразности некоторых указаний, поступающих из штаба командующего. Правда, это требование было облечено в благовидную форму, дескать, не встречают ли указания штаба негативного отношения у вьетнамских военных и гражданских чиновников. Последние два месяца генерал отсутствовал. Из Сайгона вылетел в Пномпень, а оттуда к королю Лаоса, в Луангпрабанг, потом в Бангкок, а сейчас вроде снова обретается в Лаосе. За эти два месяца Уэстморленд хорошо узнал полковника Мэрфи и не раз думал предложить Вашингтону сделать его шефом в Сайгоне. «Правда, — размышлял Уэстморленд, — Мэрфи парень сложный, он, видимо, не будет становиться по стойке «смирно» при распоряжениях командующего, но зато с ним заранее можно будет обсудить все вопросы, найти золотую середину в оценке событий. В то же время Джим отличается аналитическим умом, подвергающим все скептическому препарированию, не лишен выдумки и инициативы. Что это, качества младшего поколения?»
— Шеф не всегда обязан информировать подчиненных о своих намерениях, сэр. А подчиненные воспитаны не задавать лишних вопросов. Они продолжают катить в гору тяжелый камень, с которым не справился тот знаменитый греческий парень в каком-то там году до рождества Христова.
Уэстморленд хохотнул:
— Не слишком ли преувеличиваешь напряжение своих коллег, Джим? По сравнению, как ты говоришь, с тем греческим парнем, у вас и камень полегче, и гора пониже.
— Что вы, сэр, дай тому парню нашу работу, он бы давно сбежал отсюда.
— А что, если я предложу вам, полковник Мэрфи, — с улыбкой, но почти официально проговорил Уэстморленд, — занять место шефа?
— Господин командующий, простите, но я не слышал, что вы сказали. Кажется, что-то о подготовке аналитического обзора событий в этой стране за последние три месяца сухого сезона?
— Да, Джим, вы правильно поняли, — произнес Уэстморленд, поняв, что полковник хорошо усвоил принципы работы в Лэнгли, и его ответ мог означать: «Если вам, генерал, эта идея пришла в голову, идея, которая мне тоже нравится, действуйте так, чтобы никто не подозревал, что я что-то о ней знаю».
— Хорошо, полковник. Надеюсь, анализ будет сделан не слишком поздно.
— Что вы имеете в виду, сэр, говоря «не слишком поздно»?
— Только сроки, полковник. Ничего сверх этого, Джим. Желаю успеха.
В ответ на телеграмму госдепартамента Уэстморленд сочинил свое послание, которое на долгое время стало предметом веселых шуток у острых на язык чиновников в Пентагоне и госдепе.
«Некоторые утверждают, что. Соединенные Штаты проиграют войну, если они будут продолжать бомбардировки южновьетнамских деревень, так как, добиваясь лишь частичных военных успехов, они якобы восстанавливают против себя народ. Два свидетельства могут быть брошены в лицо этим нытикам. Свидетельство первое. Результаты специальных исследований психологической реакции в деревнях показали, что бомбежки не создают массовых антиамериканских настроений. Свидетельство второе. Возглавляемая генерал-майором Эдвардом Лэнсдейлом специальная миссия, направлявшаяся в деревни для привлечения на нашу сторону сельского населения, не сообщила ни об одной жалобе ла американские бомбардировки.
Мы рассматриваем это как хорошую, чрезвычайно важную новость, потому что в ближайшее время предполагается из чисто военных соображений резко увеличить, отнюдь не уменьшить, число бомбардировок».
Генерал Уэстморленд был взбешен, когда ему переслали из Вашингтона отрывок из интервью лауреата Нобелевской премии профессора Оксфордского университета Хоузинга. Отвечая на вопрос, что он думает о новых методах войны во Вьетнаме, профессор ответил: «Мне кажется, что американцы объявили тотальную войну каждому мужчине, женщине, ребенку, животным и птицам, всему, что растет и живет. Война во Вьетнаме, которой командуют Джонсон и Уэстморленд, представляет собой экологическое бедствие, последствия которого будут сказываться и после того, как США выведут свои войска и прекратят бомбардировки».
На узком совещании офицеров штаба Уэстморленд дал волю своим чувствам.
— Эти интеллектуалы и гуманисты, — с саркастическими нотами в голосе возмущался генерал, — не просто осуждают методы войны. Они предсказывают, что мы выведем отсюда свои войска, а значит, связывают это с неизбежностью нашего поражения. Нет, господа, мы пришли сюда затем, чтобы отстоять и защитить идеалы нашего мира, покончить раз и навсегда с коммунизмом в этой стране. Мы знаем, что оказались не в самом лучшем месте на земле. Нас окружают враждебные силы, радующиеся каждому нашему неуспеху. Поэтому на ближайшее будущее мы должны помнить, что только жестокостью и беспощадностью мы будем отвечать тем, кто поднимет руку на Америку. Бомбардировки райо-
нов, контролируемых Вьетконгом, будут принимать все более тотальный характер. И я дал указание нашим военно-воздушным силам ориентироваться при их проведении вполне логичным в этих обстоятельствах соображением: если человек бежит от бомбы, он виновен. Кто прячется во время обстрела, тот принадлежит к Вьет-конгу или сочувствует ему. Если мы пришли сюда, чтобы победить, мы должны забыть слово жалость.
Генерал погладил свои коротко стриженные, с густой проседью волосы, будто смахивая неизвестно откуда попавший на голову мусор, и сел в просторное, с жестким сиденьем вращающееся кресло. Он поворошил стопку бумаг на правой стороне стола и, вынув из середины несколько листков, скрепленных красивым, резным из черного дерева зажимом, бегло просмотрел их и, забыв или вытолкнув из памяти только что сказанные слова, перешел к другой, очень волнующей его в последнее время теме.
— План наступательной операции в последние месяцы сухого сезона нынешнего года, разработанный штабом, по-моему, вполне соответствует нашим целям и возможностям. Подполковник Хамнер, познакомьте, пожалуйста, нас с окончательным вариантом операции.
Подполковник Хамнер, офицер оперативного отдела, подошел к большой карте, висящей в простенке между двумя широкими окнами кабинета Уэстморленда, в котором собирались совещания узкого круга
