окрасило в розовый цвет деревенский пейзаж с тремя квадратами рисовых полей, а чуть в отдалении можно было различить в раннем вечернем сумраке отдельные домики горного селения.
Словно зачарованный смотрел Юджин на эти нерукотворные картины.
— Почему же вы раньше мне не показали эту красоту, преподобный Дьем? — с долей обиды в голосе произнес полковник.
— Красоту создают глаза зрителя, уважаемый господин полковник. А эту красоту, — сказал настоятель, — всего несколько дней назад доставили сюда из дома моего дяди.
— Ему стала не нужна эта прелесть? — спросил Юджин.
— Да, господин полковник. После того как ваш самолет разбомбил его дом, дяде уже ничего стало не нужно, только небольшой кусочек земли на семейном кладбище…
— Простите меня, преподобный, — искренне произнес полковник.
— Вы лично тут ни при чем, — всегда доброе, как требует вера, лицо настоятеля сделалось грустным, заметнее стали на нем морщины.
— Это произошло где-то рядом с базой, преподобный?
— Нет, в соседней провинции. Но что говорить об этом? Судьба человека заранее предопределена небом, и нет смысла искать объяснения случившемуся. Я рад вас видеть, господин полковник. И если вы не побрезгуете нами, мы приглашаем на трапезу поминовения моего дяди, который прожил долгую и безупречную жизнь.
Если небо пожелает, он воплотится в новой жизни в доброго человека. Сейчас все будет готово. Вы не возражаете; если вместе с нами сядут за стол мой племянник и бедный господин Лань, который когда-то учился у моего дяди и был его самым лучшим учеником.
Полковник поблагодарил за приглашение побыть на трапезе поминовения, а что касается того, кто будет за столом, добавил он, то скорее всего другие имеют больше основания возражать против его присутствия, чем он.
Скоро Куок и господин Лань, оказавшийся тем самым торговцем рыбой, которого полковник не раз видел на базе со своей ношей, заставили столик ароматно пахнувшими блюдами: клейкий рис с орехами, секрет буддийской кухни — соевый сыр, приготовленный в виде мясной котлеты, который трудно было отличить по вкусу от настоящего куска мяса, длинная, почти прозрачная лапша с древесными грибами и рыбным соусом ны-ок мамом, наконец, редкостный по вкусу рыбный суп, может быть, из тех же золотистых карпов, которые приносил бродячий торговец на базу.
Торговец оказался хорошим собеседником. Он рассказал, что ему приходится видеть в деревнях, как нелегко жить народу в постоянном страхе перед гибелью, — уж очень сильны последнее время бомбежки.
— Вы, наверное, слышали, господин Лань, — ответил на это полковник, — что Вьетконг ведет крайне опасную политику, он терроризирует население, нападает на американские базы, не подчиняется правительству.
— Да, господин полковник, только при чем же здесь крестьяне, которые ни о каком Вьетконге и понятия не имеют?
— Наше командование направляет акции возмездия только против тех, кто поддерживает Вьетконг, помогает ему. Только против них.
— А вот мой учитель, дядя преподобного настоятеля этой пагоды, всю жизнь преподавал литературу и философию, а его тоже убили.
— Это печально, но в пожаре, который стараются разжечь в вашей стране коммунисты, горят и, к сожалению, будут, наверное, сгорать и невинные. Печальная необходимость войны…
— Я, господин полковник, — вступил в разговор настоятель, — боюсь за пагоду, если у вас есть силы, помогите спасти ее вместе с немногочисленными обитателями, которым некуда уйти отсюда.
— А что грозит пагоде, преподобный Дьем, она же никому не мешает?
— Беспредельная злоба майора Тхао, господин полковник. Он опять заявлялся сюда и был очень сердит. Кричал, что здесь живут не последователи Будды, а пособники коммунистов, и грозил сровнять с землей пагоду, а заодно и прилегающие к ней деревни. Чем мы ему так не нравимся — не знаю.
— Ненависть, говорят у нас, не самый лучший спутник в жизни, господин полковник… Вы попробуйте вот эту рыбу, попробуйте, — сказал Фам Лань, пододвигая чашку с рыбой, зажаренной до хрустящей корочки. — Ну, как? Я же говорил. А насчет майора Тхао уже ходят в деревнях страшные рассказы. И мне, господин полковник, неприятно бывает слышать, когда говорят, что жечь и убивать его заставляют американские командиры.
— Это ложь, господин Лань, если вы наш друг — опровергайте этот недобрый вымысел, — сказал полковник, отметив про себя, что торговец рыбой не связывает разбой майора Тхао с американским командованием.
— Я и так стараюсь. Но ведь сам майор говорит, что не затем пришла сюда Америка, чтобы плодить коммунистов. Не за то, говорит, она платит мне деньги, чтобы я смотрел сквозь пальцы на пособников Вьетконга. И хватает в деревнях всех подряд, на кого укажет какой-нибудь обозленный на односельчан человек. Потом схваченные пропадают без следа…
Полковник почувствовал, что засиделся слишком долго. На улице уже было темно, и возвращаться было действительно небезопасно.
— Я опять буду вашим провожатым, господин полковник, если не возражаете, — предложил Нгуен Куок. — Хотя у меня нет никакого оружия для охраны, но одно то, что нас будет двое, уже легче.
Они попрощались с настоятелем и торговцем рыбой и вышли за стену, окружавшую пагоду. Метров через пятьсот полковник вдруг резко повернулся в сторону, передернул затвор пистолета и стал всматриваться в темноту.
— Что такое, господин полковник? — тревожно спросил Нгуен Куок.
— Мне показалось, что кто-то следует за нами.
Они постояли немного, но — ни шороха, ни звука.
— Скажите, Куок, — спросил полковник, — вы знали Нгуен Фам Ле?
— Это который сбежал с базы, что ли? — ничем не выдавая охватившего волнения, произнес Нгуен Куок.
— Да, который сбежал, потому что был причастен к нападению на базу и, как полагает майор Тхао, был агентом Вьетконга.
— Знал его, конечно, как и остальных вьетнамцев на базе. Но что он из Вьетконга, он ведь никому не говорил, а на лбу у него не написано.
— А вы дружили с ним?
— Это слова майора Тхао, господин полковник, или ваше предположение?
— Не обижайтесь, Нгуен Куок, вы работаете на базе, вас могут привлечь к допросам, потому что Нгуен Фам Ле, ранив вьетнамского майора в Вангтау, скрылся. Его опознал там один человек, который работал раньше на базе.
— Спасибо, господин полковник, за предупреждение. Поскольку я не виноват, то мне бояться нечего. Но если майор Тхао возьмет для допроса, то… — Нгуен Куок остановился и прислушался, потому что ему тоже показалось, вроде что-то звякнуло металлическое. Он постоял, но снова кругом была тишина… — если для допроса возьмет майор Тхао, — продолжил он мысль, — то можно прощаться с жизнью. У него невиновных не бывает. Но, как говорят у нас, по двум дорогам сразу не пойдешь, и поэтому мне только остается ждать: что будет, то будет.
Он только кончил говорить, как откуда-то сбоку раздалась короткая автоматная очередь. Пули просвистели совсем рядом. Полковник почувствовал, что одна из них пролетела в каких-нибудь миллиметрах от него, поскольку да щеке оказалось что-то вроде легкого ожога.
— Кто-то охотится за вами, господин полковник, — сказал Нгуен Куок.
— Почему за мной, а не за вами?
— Не так я велик и заметен, чтобы кому-то понадобился.
— Вы считаете, что я мешаю кому-то? — спросил Юджин.
— Думаю, что так и есть, господин полковник.
— Вьетконгу? Его агентам? Местным крестьянам?
