…И что он мог знать о любви, Всемогущие Боги! Безжалостный удар пьяного вельможи или случайный нож в трактирной драке изуродовали лицо, в прошлом, возможно, не лишенное приятности. Откуда быть детям?! Королю стало стыдно за глупые вопросы, задевшие самую больную струну…
Певец замолчал, отложил в сторону лютню.
— Прости, Эй-Эй, — прошептал король. — Мы не хотели…
— Я не обижаюсь, — махнул рукой проводник. — Не вы первые, не вы последние. Спите, господин. Вот друг ваш — уснул на втором куплете. В отличие от вас он здраво смотрит на вещи.
— Прости, — повторил король и против воли опустил веки.
Перед глазами завертелись разноцветные круги, а в ушах продолжали накатывать, подобно волнам, отголоски горькой песни. Потом смолкла и она, оставаясь вне Царства Йоххи, улетая, теряя очертания и смысл…
Проснулся он уже за полночь, словно от укола непонятной тревоги.
Подскочил, огляделся.
Левое плечо жгло до нестерпимой боли. Король протянул руку почесать ожог и вскрикнул: горела, дрожа от возбуждения, Булавка Эксара! Вокруг полянки росли чьи-то неправильные тени, словно сгущалась Сама Темнота, скрежетали зубы, царапали невидимую преграду когти…
— Кто там?! — в испуге закричал он.
— Да прибились всякие разные…
Только теперь Денхольм заметил проводника.
Эйви-Эйви сидел у костра, меланхолично подкидывая сухие веточки. На коленях у него лежала книга в зеленом сафьяновом переплете.
— Они не пройдут? — еле слышным шепотом спросил король.
— Кто ж их пустит? — пожал плечами Эй-Эй. — Заклятие Огненного Круга держит крепко. С той стороны — дождевая вода пути не даст, с этой — тень дуба укроет. Спите, господин, ночь долгая, да день с недосыпу длиннее покажется.
— А ты? — Король заставил себя встать и прошелся по поляне, собирая опавшие сучья.
— Успею выспаться. Подежурю пока. — Проводник посильнее укутался в свой драный плащ, с радостным удовлетворением озирая растущую возле него кучу хвороста. — А вы ложитесь, господин. Двоим здесь делать нечего, а заклятие все равно не подправите.
Денхольм порылся в своей сумке:
— Возьми мой плащ. Это не самая теплая ночь нынешним летом.
— Спасибо, господин, — поклонился до тошноты серьезный Эй-Эй. — Отслужу, не забуду…
— Еще раз такое скажешь — получишь в глаз, — ласково пообещал король, забираясь в тепло элькассо.
На душе было спокойно и ясно.
Впервые за долгое путешествие он верил в своего проводника.
Верил своему проводнику.
И не думал об убийце брата.
Наутро король с трудом продрал глаза и первым, кого он увидел, был возмущенный шут.
— О, хоть один проснулся! — завопил он на всю округу. — Просто сонное царство какое-то! Ну я понимаю тебя, куманек! Всегда любил поспать! Но этот проходимец! Я, между прочим, жрать хочу, пинаю его, пинаю, а этому… хоть бы хны!
— Оставь его, — строго приказал король. — Не видишь, спит человек. Лучше приготовь что-нибудь, да поскорее, а то и вправду желудок сводит.
— Я?! — возмутился шут. — Да я в жизни ничего не готовил!
— Вот и поучись. Не помешает в дороге.
— Что с тобой, братец? Ты ему за сон, что ли, деньги платишь?
— И за сон, и за бессонницу. Если бы не он, нас бы самих давно сожрали.
Санди присмотрелся к королю повнимательнее.
— Так, — протянул он с поразительной проницательностью. — За ночь произошло нечто особое. Новостью поделишься?
— Нас нечисть осаждала, — буднично и скучно пояснил Денхольм. Я полчаса хворост собирал, а проводник всю ночь до рассвета отдежурил. Так что, — повысил он голос, предупреждая вопросы и возражения, — пусть спит, пока не выспится. Не мешай.
— В следующий раз, братец, — обиженно заявил шут, — прошу разбудить и меня! Не хочу пропускать ничего интересного, ни одной заварушки, слышишь! А то вы, получается, молодцы, а я дрыхло захребетное!
Проводник проснулся как раз тогда, когда Санди под чутким руководством и ехидными комментариями Денхольма внес последний штрих в свой первый кулинарный шедевр. Долгое время все трое молча смотрели на мутноватое варево, исходящее маслянистыми кругами. Наконец Эй-Эй решительно взял свою ложку и, не тратя время на раздумья и сомнения, черпнул из котелка. Король с интересом наблюдал, как меняется выражение его лица: долгая вереница душещипательных переходов, от напряженного ожидания до уксуснокислого смирения. Проглотив кашеобразную жижицу и старательно разжевав все комочки, Эйви- Эйви буркнул пару фраз, в переводе на язык цивилизованных людей означавших что-то вроде «Бывало и похуже».
Оскорбленный в лучших чувствах, шут торопливо заработал ложкой, словно стремясь опровергнуть столь суровый приговор. Но сдался минуты через две с самой скорбной миной на свете. Королю же за глаза хватило запаха.
— Ешь, ешь! — сердито прикрикнул на него шут. — Сам советовал, а теперь отлынивает! Другого все равно не будет!
Но Денхольм лишь покачал головой, нарезая всем по лишнему ломтю хлеба с ветчиной. Что касается проводника, тот мужественно ел кашу до тех пор, пока не насытился. А остатки вывалил аккуратной кучкой под деревом.
— Не смущайтесь, господин «просто Санди», — утешил он шута. — Попробовали бы вы мою первую стряпню! По сравнению с ней ваше варево — пища Богов! А готовить я вас научу, подобное умение в дороге лишним грузом не окажется…
Шут махнул рукой, дожевывая хлебный мякиш, и мужественно отскреб котел. Полуголодные путешественники собрали вещи, увязали сумки и зашагали по тракту.
Ветер гнал по полям тучи пыли, в воздухе все ощутимее пахло грозой. Но шаги легко ложились на каменную кладку, и пройденные уарды незаметно складывались в мили. Горы стали чуть ближе, и снежные шапки вершин нависали над равниной подобно соблазнительным конусам сливочного мороженого, каким подавал его королевский повар Зуй Астре, — истекающим ванильным сиропом, в глазури белого шоколада…
