отвесные стены…
И падали, падали, падали…
Отбивая нутро, выворачивая конечности, покрывая тело, словно татуировкой, иссиня-зелеными разводами ссадин, синяков, мозолей. Деревенели мышцы, немели пальцы, пот остывал на коже белесым соленым бахтерцом.
Раз за разом, в полном снаряжении: рывок, крюк, узел, новая ложбинка под ногтями.
Рывок, крюк, узел…
Когда наконец безжалостный мучитель выдохся и позвал новоявленных учеников обедать, ни король, ни Санди не могли передвигаться самостоятельно. Разве что ползти, и то с грехом пополам. Эйви-Эйви оттащил их к костру, волоча по земле, будто тюки с костями, и долго отпаивал знаменитыми отварами, натирал вонючими мазями, прежде чем путешественники смогли хотя бы удержать непослушные ложки.
— Подумайте еще раз, господин. Там, наверху, будет раз в девять труднее! Там будет холод, ветер, снег, а высота, с которой придется падать…
Кружка подогретого с пряностями вина придала рассудку подобие ясности, и король ужаснулся предстоящим невзгодам. Но, скрипнув зубами, понял, что не сможет отступить, не сможет оставить старика карабкаться по стенам в одиночестве.
— Теперь-то мы точно пойдем, Эй-Эй, — высказал его мысль слегка взбодрившийся шут. — Но умоляю! Только не завтра!
— Нет, — как-то особенно грустно улыбнулся проводник, — завтра отдыхайте, набирайтесь сил. И думайте, недотепы, думайте над самым простым в мире вопросом: оно вам надо?
День пришел на смену проведенной в кошмарах ночи, пришел и не принес облегчения.
Ломота во всем теле давала о себе знать, и одеревеневшие мышцы отказывались подчиняться. Голова соображала туго, но для одной мысли местечко нашлось:
«И правда! — лениво думалось королю. — На кой оно нам надо?!»
Но он по-прежнему не мог смущенно протереть о штаны вспотевшую от натуги руку помощи, со страхом предстоящей муки все еще протянутую старику.
А Эйви-Эйви бродил кругами, мазал мерзкими смесями, лил в рот липучую горечь и нашептывал, нашептывал, словно самый настырный бес-искуситель: оно вам надо? оно вам надо?
«Не надо она нам, проводник! — думалось королю. — Но все равно ведь пойдем. Отдохни, не шипи, не мучайся!»
К вечеру боль отпустила, они поели с большим аппетитом, радуясь возрождающимся силам и надеждам. А ночью, во сне, к королю пришел его брат.
— Хей, Йоркхельд! — счастливо завопил Денхольм. — Наконец-то выбрался!
— Ну что шумишь? — проворчал бывший Светлый Властитель. — Перебудишь всех…
— А я завтра в горы иду! Сбылась мечта детства!
— Мечта идиота. Шел бы под Горой! Клянусь Богами: кости целее будут.
— Да что с тобой, брат! Я живу теперь полной жизнью, не прячусь в собственную тень, не боюсь трудностей! Ты ведь за этим ушел из дворца!
— А ты стремишься к моему финалу? — горькая улыбка тронула по-прежнему размазанные, нечеткие губы. — Но зачем?
— Я хочу быть готовым к встрече с Гортом, брат! Я должен его найти!
— Не суетись, Денхэ. Он сам тебя ищет. На ловца и зверь, на зверя — ловец!
— Не говори так, молчи! Это слова Старухи! Тебе нельзя!
— Да, так говорит Вешшу. Она — Глашатай Небытия, в словах Ее — доля страшной истины.
— Молчи!
— Молчу. Все равно мне пора…
— Не уходи! Подожди! Когда же мы снова встретимся?!
— Быть может, даже раньше, чем ты думаешь…
— Не уходи!
— Не ухожу, — в голосе недоумение и опаска. — Ты это… Вставай, куманек, хватит дрыхнуть! Эйви- Эйви тебя битый час будил. Уже надулся, рукой махнул. А в глазах — надежда прямо-таки волчья: вдруг передумал! вдруг не пойдешь!
— Как это передумал? — подпрыгнул на месте король и завопил, потирая попавшее на шишку седалище. — Куда это не пойду?! Завтракать, и в дорогу! Вещи собирать!
— Уже собраны!
— Веревки сматывать!
— Уже смотаны!
— Котелок вылизывать!
— Это мы, братец, мигом! Это у нас запросто!
Король нырнул в прохладную каменную ванну, смывая остатки сна, осевшие в голове липкой паутиной страха перед пророчеством. Оставалось надеяться, что брат брату плохого не пожелает. Горт идет по его следу? Зачем? И не развернуться ли, наконец, чтобы столкнуться лицом к лицу? Они с братом встретятся раньше, чем он думает? Не Смертью ли веет от этих вроде бы приветливых слов? И Йоркхельд ли их произнес? Словно Сама Вешшу позаимствовала его голос! А вдруг… Вдруг он встретится с братом не во сне, в реальной жизни!
С братом, отпущенным на поруки Той, За Которой Нет Трех!
С братом, вернувшимся разрушить предавший его мир!
Что тогда?
Вода из Цейр-Касторота окутала мысли, остудила воспаленную голову.
— Что толку гадать? — пели живительные струи.
— Ничего уже не изменить! — вторили им изумрудные листья.
— Все будет, как и должно быть… — кивали головами седые горы.
И король кивнул в ответ:
— Как рассудят Всемогущие Боги.
И пошел к костру, к зазывно размахивающему ложкой Санди, к печальному проводнику, торопливо скрипящему карандашом по листам неизменной книжицы в охристом переплете.
Глава 18. ПУТЬ НА СТОРОЖКИ
Через час они взяли приступом первые отроги, вгрызаясь в нахоженные тропы. Еще через два часа, приветствуя вставшее над деревьями солнце, одолели кряжистый выступ, на котором залегли чуть дыша, заранее согласные на скромную могилку. Но окаменевший сердцем проводник поднял их минут через пятнадцать, превратив свой посох в палку для битья по пяткам. Король и шут глотнули какого-то зелья и воя в голос, продолжили восхождение.
Этот день запомнился Денхольму, будто смазанный неверной туманной дымкой.
Он помнил, как они лепились по краю обрыва, перебирая трясущимися ногами на узком карнизе, поминутно забывая о предостережении не смотреть вниз…
И помнил недоумение при виде отвесной стены, на ощупь гладкой и скользкой. И удивление, граничащее с ужасом, когда на все корки честящий гномов старик пополз верх, словно многоногое насекомое, всем телом прилегая к скальной породе, находя еле приметные выбоинки, цепляясь, вбивая крюки и скобы, по которым с кряхтением поднимались они с Санди…
Он помнил изощренную ругань Эйви-Эйви, недосчитавшегося крюка, ускользнувшего от зорких глаз Санди и забытого в стене при подъеме…
А еще вспоминались холод и боль в сведенных руках, и новая порция отвара из маленькой фляжки, и постоянно отключавшееся сознание…
Он помнил непрерывно портящееся настроение гор, хмурых и озлобленных. И маленькое белое
