отчим, который тоже с дружками пропивал все получки.
Дядя давно уже не выпивал. А сегодня ему представится такой случай, и опять, значит, он вернется под утро, и опять пьяный. Завтра самому стыдно будет людям в глаза смотреть. И ему, Михалу, за дядю придется краснеть…
Михал с отвращением обрывает обложку тетради, рвет ее на мелкие клочки и швыряет в мусорное ведро. Потом широко раскрывает обе половинки окна.
Дядя возвращается умытый, волосы у него мокрые, видно, принимал душ. Он еще раз бреется и начинает одеваться, готовясь в гости.
— Ну и поработал я сегодня! — произносит он удовлетворенно. — Все кости ноют.
— Может, вам лучше отдохнуть?
— Отдохнем, когда помрем. Чего там! С людьми тоже побыть надо. Факт!
— А как же завтра воскресник?
— Все будет нормально, не беспокойся. Всему свое время. Что-то моего «лапочки» не видать. Пора бы ему уже быть.
— Папочки?
— Это мы так его прозвали за то, что он всех называет сынками. Опаздывает, старый плут! Наверно, пропустил уже где-нибудь рюмочку для бодрости. Только бы не хватил лишку, а то пиши пропало, и, дело ясное, к Феликсяку мы сегодня не попадем.
Дядя уже собрался. Он ждет и нервничает, все чаще поглядывая на стрелки часов. Ходит по комнате от окна к двери, прислушивается, наконец сбрасывает пиджак, ложится на кровать и включает радио.
— Не иначе, напился! Не иначе! — бормочет он сердито и говорит что-то еще, но слов не разобрать — их заглушает нежная лирическая песенка в исполнении Славы Пшибыльской.
Михал садится на кровать, чтобы лучше видеть дядю. Кажется, заснул? Намаялся сегодня, бедняга. Покрасить комнату у медсестры хоть и невелик труд, но и отдыхом его не назовешь.
Пусть отдохнет. А с этим «папочкой» здорово получилось. Михал не испытывал ни малейших угрызений совести. Он же действовал из самых лучших побуждений: для общего блага и во имя здоровья дяди.
Михал встает, приглушает радио и всматривается в спящего.
Две глубокие морщины, бегущие от носа к кончикам губ, кажутся сегодня глубже, тени под глазами — темнее, чем всегда. Лицо серое, утомленное. Наверно, дядя сегодня и не обедал. Не было времени, да и на сытный ужин рассчитывал…
«Дай-ка я сам приготовлю ужин». Пусть дядя пока отдохнет, а когда все будет готово, Михал его разбудит.
Пойти посмотреть на кухню — можно ли там уже готовить? Сразу за дверью в нос бьет острый запах мастики. Это у Петровских натирают полы. Стулья, составленные попарно, вынесены в коридор, даже швейная машина и та нашла здесь свое временное пристанище.
Зато на кухне уже и следа нет от вещей медсестры. Пол тщательно помыт, а сама пани Анеля кончает натирать пол в коридоре перед своей комнатой.
— Уже? — удивляется Михал. — Я думал, что здесь еще все вещи стоят, а вы уже внесли?
— У меня все делается живо-быстро, и готово. Петровские сегодня полы натирают, нельзя же, чтобы к ним отсюда известку таскали!
— Подумаешь! До праздников еще сколько дней! Чего торопиться?
— Не грех и до праздников в чистоте пожить. Твоя мама тоже, наверно, делает уборку.
— Может, и делает. Маме труднее — с ней малышня. А теперь, когда я здесь, за ними и подавно присмотреть некому. Я хотел раньше поехать… да вот не получилось…
— Успеешь еще, успеешь. Ну, а как ты себя чувствуешь? Я тебе на ночь еще раз массаж сделаю. Не лежится тебе?
— Сегодня у меня уже ничего не болит. Лежать больше не буду! Я вышел посмотреть, можно в кухню пройти или нет: надо ужин готовить. Сделаю яичницу с салом.
— Ну, я вижу, и правда все уже в порядке, если ты за стряпню взялся. А может быть, ты не откажешься от жареной картошки?
— Если она вам не нужна, не откажусь, а то, похоже, дядя совсем голодный.
— А разве дядя еще не ушел? — удивляется пани Анеля.
— Нет. Лег на кровать и уснул. Устал.
— Ну, что ты скажешь! Я же хотела приготовить ужин, а он отказался, сказал, что поздно и куда-то спешит. Ну-ка, погоди, я тоже кое-что добавлю к ужину. Дядя мне всю комнату покрасил, надо его отблагодарить.
На свежевыстиранной скатерти стоит блюдо с колбасой, тарелка с маринованными огурцами, масло и хлеб. Михал вносит блюдо с поджаренным картофелем. За мальчиком идет пани Анеля со сковородкой яичницы и бутылкой пива.
— Подъем! Живо-быстро! Ужин на столе! — кричит она вместе с Михалом.
Черник вскакивает, приглаживает рукой шевелюру и, видя, как соседка раскладывает по тарелкам яичницу, обрадованно говорит:
— Поди ж ты, и дома, оказывается, можно вкусно поужинать!
— Не то, конечно, что в гостях, но голодным не останетесь.
— Ох, волка бы, кажись, съел! — откровенно признается механик. — Пообедать сегодня не успел, а дома не хотел портить аппетит перед званым ужином.
— А что случилось? Почему вы не пошли?
Дядя рассказывает о «папочке», а Михал размышляет: сказать правду прямо сейчас или лучше попозже, когда медсестра уйдет? Пожалуй, лучше попозже, решает Михал.
Утолив голод, выпив стакан пива, механик повеселел.
— Оно, пожалуй, и лучше, что я остался дома: по крайней мере, высплюсь по-человечески. Но отказываться было нельзя, иначе и Феликсяк, и все остальные сказали бы, что я не пошел из зависти.
— Почему из зависти? — любопытствует пани Анеля.
— Тут такое дело… продвижение по работе… бабка на двоих гадала: то ли он, то ли я. Оба мы работаем давно, оба на хорошем счету. Дали ему, вот и…
— А почему не вам? — заинтересовался Михал.
— Кто ж его знает? Да я ему не завидую. Мне и без продвижения неплохо живется, а он человек женатый, с ребятишками, для него это важно. Пускай себе! Он даже на курсы записался.
— А! Если на курсы… — начала пани Анеля, но, взглянув на Михала, запнулась, — если на курсы, тогда, конечно, ему предпочтение. А вы что же, не могли на курсы записаться?
— На старости лет? — Механик пожал плечами. — Нет, это уже не для меня.
— На старости? — повторила пани Анеля и всплеснула руками. — Хотела я сохранить в секрете — вдруг осрамлюсь, — но если на то пошло, то признаюсь: я тоже записалась на курсы!
— Доктором хотите стать? — рассмеялся механик.
— Не доктором, это уже не для меня, а вот квалифицированной медицинской сестрой буду.
— Вы и без того медсестра! Столько лет работаете в больнице, — наверно, с закрытыми глазами можете сделать все лучше, чем другой молодой доктор.
— Конечно, практика у меня большая, а вот теории не хватает. Поэтому, когда осенью организовали у нас курсы, сам ординатор сказал мне: «Иди учись! Получай диплом!» Он не говорил, что я стара, хотя лет мне немало, побольше вашего.
— А платить будут больше? — поинтересовался Михал.
— Конечно. И зарплата больше и почет: все медсестры отделения в моем подчинении будут.
— Разве дело в этом? — махнул рукой механик. — Заработок, оно конечно, но…
— А разве вам не хотелось бы быть инженером или директором?
— Упаси бог! — воскликнул Черник. — Брать на себя такую ответственность? Обо всем беспокоиться, с людьми ссориться, спорить! К примеру, Феликсяк будет теперь бригадиром. Узнает он еще, почем фунт лиха, ох, узнает! Никто его не заставлял — сам напросился! А я и норму выполню, и приработать успею, да еще и время останется…
