суда, корабль Глаукона был до того широк, что его ширина равнялась четвертой части длины.
На палубе еще шла суматоха — втаскивали и укладывали последние тюки, вносили сосуды с пресной водой и запасы провианта. Гефест стоял рядом с трапом, напряженно вглядываясь в толпу. Когда показались Каллий и Лин, черные глаза скифа просияли.
— Я думал, молодые хозяева уехали домой, — тихо сказал он.
— Ну что ты! Я не уехал бы, не попрощавшись с тобой, — горячо возразил Лин.
— А где твои вещи? — удивился Каллий.
— Все уже на корабле. Почтенный Глаукон приказал отнести их.
Каллий насмешливо улыбнулся. Видимо, его слова подействовали на купца и он решил позаботиться о своем пассажире.
— Вот видишь, Лин, Гефесту будет совсем не плохо на корабле Глаукона!
— А долго они будут плыть?
— Даже если море окажется спокойным, не меньше чем дней десять — двенадцать. От Пирея до Пантикапея далеко.
— Далеко… — повторил Гефест, вспомнив свое первое плавание.
— Наверное, ты не думал, что придется еще раз плыть этой дорогой?
— Как я мог думать? Мне пришлось бы умереть рабом, если бы не доброта молодых хозяев! — Глаза Гефеста с грустной нежностью остановились на Лине.
— Не зови меня больше так, — сказал мальчик, — я уже не хозяин тебе.
— У нас говорят: «Того, кто спас твою жизнь, надо считать властелином до конца своих дней». Ты спас мне больше, гораздо больше, чем жизнь, молодой хозяин. И сердце мое разрывается при мысли, что я покидаю тебя навсегда!
— Почему же навсегда, Гефест? Разве ты не вернешься?
— Нет, молодой хозяин…
— Ну, а если ты не найдешь там ни родственников, ни людей своего племени? Ведь ты сам говорил, что прошло уже очень много лет!
— Все равно. Как могу я приехать?
— А вот как! — И Лин торжественно потряс толстым, тяжелым кошельком. — Это тебе на обратную дорогу!
Гефест смотрел на мальчика с недоумением и даже с испугом. Неужели его отпускают только на время? По афинским законам хозяева имели право в любой момент отменить вольную… Нет! Лучше смерть, чем снова рабство!
— Не пугайся, Гефест, — вмешался Каллий, — я все тебе сейчас объясню. Лин решил так хорошо тренироваться, чтобы через четыре года участвовать в Олимпийских играх. Если он сдержит слово, я обещал ему, что ты приедешь на него посмотреть. Поэтому отец и я даем тебе деньги на обратный путь. Ты понимаешь меня?
Гефест пристально смотрел на красивого юношу. Так вот в чем дело! Родственники хотят воспользоваться привязанностью Лина к педагогу, чтобы заставить его стать таким, каким, по их мнению, следует быть афинскому мальчику! Но, с другой стороны, любовь Лина к рабу им до крайности неприятна. Поэтому ему, Гефесту, и разрешили уехать, чтобы удалить его, а вовсе не от доброты, так удивлявшей и трогавшей его.
Легкая, слегка насмешливая улыбка тронула губы скифа.
— Я все понял, молодой хозяин Каллий, — с ударением сказал он, глядя Каллию прямо в глаза, — и я буду счастлив, если молодой хозяин Лин станет таким же атлетом, как его прекрасный брат!
— Ты приедешь? — спросил Лин. — Ведь правда, приедешь?
— Клянусь тебе, — серьезно ответил, подняв правую руку, Гефест, — я приеду в Олимпию, если узнаю, что молодой хозяин участвует в Играх!
— Я пришлю тебе весточку с каким-нибудь купцом, — вставил Каллий, — а ты наведайся к этому времени в Пантикапей!
— Четыре года — долгий срок, — задумчиво сказал Гефест, — но если я буду жив, весть найдет меня в Пантикапее…
— Пора сниматься с якоря! — крикнул Глаукон.
— Да благословят тебя боги, молодой хозяин Лин. Мою благодарность и любовь к тебе не выразить никакими словами. И я верю, что мы еще свидимся в Олимпии. Ты достигнешь этого, если захочешь!
— Я обещаю, Гефест!
— Значит, так и будет. Помнишь, ты читал мне слова вашего поэта Пиндара? «Нет другой звезды, благороднее солнца, звезды, дающей столько тепла и блеска в пустыне неба…»
— «Так и мы прославляем те, что всех игр благородней, — Олимпийские игры», — докончил сквозь слезы Лин.
— Прощайте же! — И Гефест, опустившись на колени, прижался лбом к ногам мальчика. Уже не пытаясь сдержаться, Лин громко заплакал, и подошедший Глаукон с изумлением смотрел на него. Каллий закусил губу.
— Пора на корабль, — сказал он, — ступай с Глауконом, Гефест. Мы посмотрим, как вы отплывете!
— Прощай и ты, прекрасный Каллий, — поклонился Гефест, впервые не называя юношу хозяином. — Будь спокоен, я все понял…
И, взглянув еще раз на рыдающего Лина, Гефест быстро поднялся на палубу. Слегка смущенный Каллий смотрел ему вслед.
«Странный раб…» — думал он.
Под громкие ритмические крики медленно пошли вверх тяжелые якоря. Упали канаты, которые прикрепляли корму к толстым причальным тумбам на берегу, гребцы взмахнули веслами, и корабль стал отходить от набережной Пирея. Все шире становилась полоса воды между Лином и пристально глядевшим на него Гефестом…
— До встречи в Олимпии, молодой хозяин Лин! — крикнул скиф. — Будь счастлив!
— Будь счастлив и ты, Гефест!
Корабль плыл к проходу между двух каменных стен, глубоко уходивших в море и охранявших внутренний порт в заливе. Долго еще виднелась на корме фигура Гефеста с поднятой рукой.
Потом взвились паруса, корабль пошел быстрее, и на палубе ничего нельзя уже было разглядеть…
Каллий обнял Лина за плечи.
— Пойдем, братишка, — с необычной мягкостью сказал он.
Медленно, оглядываясь, мальчик пошел за братом. У выхода из порта он остановился и в последний раз взглянул туда, где белели в ослепительном блеске солнца и воды три паруса: два больших — на мачте и третий, поменьше, под ними.
— Будь счастлив, Гефест! — прошептал он еще раз и, не оглядываясь больше, быстро пошел прочь…
