Они тут же заказали ванильный кофе по-французски и эспрессо, а Матиас огляделся и вздохнул.
— Да уж, местечко для вдохновения…
— Я тоже как-то пыталась рисовать, — сказала Диана. — Но вдохновение никогда не приходило ко мне. Наверное, в этом и есть разница между художником и человеком, который просто рисует. — не думаю, что вдохновение так уж необходимо.
— Разве?
— Ко мне оно приходит, кода я заканчиваю картину, а не тогда, когда я пишу се. Одни картины пишешь два-три дня, другие не можешь закончить годами. Впрочем, мои карги ни не отличаются разнообразием.
— Это точно. Я, собственно, и собиралась спросить, почему вы всегда рисуете море? А что-нибудь другое пробовали?
— Нет… В последнее время — нет. Несколько лет назад у меня были трудные времена, и с тех пор я пишу только море.
— Можно спросить, что значит «трудные времена»?
— Можно. Все началось, когда я разошелся со своей девушкой. Я тогда совсем обезумел и то был готов с бейсбольной битой бросаться на всех и каждого, то просто не мог обойтись без общения с людьми. Поэтому я решил передать свое состояние на холсте, рисуя море. Как на меня волнами накатывает. Надеялся, что это поможет мне понять самого себя.
— А чайки?
— Это длинная история. Вряд ли вам захочется слушать ее.
— А вы попробуйте.
— А стоит ли?
Но, встретив ее настаивающий взгляд, он рассказал ей о том дне, когда увидел двух чаек. Он не вдавался в подробности, но Диана и так поняла, что значит одинокая чайка на его картинах.
Официант принес кофе и осведомился, закажут ли они еще что-нибудь. Они оба отрицательно покачали головами, и официант ушел.
— Судя по тому, что вы все еще рисуете море, ваш шторм еще не успокоился?
— Вообще-то успокоился, но я кое-что понял. Понял, что мне всегда нравилось рисовать самые разные вещи.
Диана опешила и не знала, что сказать. Несколько минут назад он заявил, что пишет только морские пейзажи, а теперь…
— Видите ли, после того как я начал рисовать один и тот же берег, я вдруг понял, что морс, оказывается, меняется, и очень сильно.
— Как вы? — спросила Диана, вспомнив, что Матиас сравнивал себя с морем.
— Как я…. как все мы… Мы все думаем, что видим одного и того же человека, когда смотрим в зеркало но утрам. И наши друзья думают. что видят тех же самых людей, когда встречаются с нами через несколько месяцев.
— Это точно. Даже если они и замечают какие-то перемены, то это обычно прическа или вес.
— Совершенно верно. Им и в голову не приходит. что перед ними другой человек… Я полагаю, что личность человека может измениться даже за несколько дней.
Диана опустила глаза, думая о том. как жизнь заставила ее измениться за последний месяц.
Матиас слегка коснулся ее руки.
— Извините, я сказал что-то не то?
— Нет, нет, что вы. Просто ваши слова кое о чем напомнили мне, вот и все.
Матиас оперся на локоть, придвинувшись поближе к ней.
— Хотите об этом поговорить?
— Н-не знаю… Может, как-нибудь в другой раз.
Снова появился официант, и Диана повернулась к Матиасу.
— Что будете заказывать? Я хочу взять шоколадные пирожные.
— Разумеется, пожалуйста. Я тоже.
— Прошу прощения. — вмешался официант. — Но только что я отнес шоколадные пирожные другому клиенту. Осталось только два, а это всего одна порция. Может, я принесу вам по одному и добавлю еще по одному ванильному?
Пирожные все еще не принести, но Диана и Матиас были стишком увлечены беседой. Впрочем. позже Матиас уже собрался напомнить официанту о заказе, чтобы пирожные случайно опять не достались кому-то другому, но тут наконец принесли две тарелки.
— И в чем цель вашей жизни? — спросила Диана, откусив кусочек ванильного.
— У меня она одна — рисовать.
— Я думала, что цель жизни всегда находится в будущем.
— Мне очень нравится один афоризм: «Пока время течет вперед, будущее, которым мы так очарованы и на которое возлагаем столько надежд, есть не что иное, как нетронутое прошлое». — Ему было интересно, что она скажет на это.
— Кажется, я понимаю, — после минутой паузы сказала Диана. — Любой день в будущем становится «прошлым», по сравнению со следующим за ним днем. А следующий день неизбежно придет, поскольку время течет вперед. Выходит, что любой день в будущем есть не что иное, как отложенное прошлое. Прошлое, которого еще не коснулось время… Так?
— Еще никто на моей памяти не смог выразить это лучше.
— Да, но все это философия и вряд ли имеет какое-то практическое значение в реальной жизни.
— Вообще-то я пытался ответить на ваш вопрос, — мягко напомнил он.
— Ах да, простите…
— Я хотел сказать, что предпочитаю достигнуть своей цели только водном времени, которое реально существует — в настоящем. Поэтому я рисую, и это моя единственная цель.
— Неужели у вас нет долгосрочных планов?
— Есть… один. Я планирую добраться до одного городка неподалеку от Сан-Диего, где я живу, зарабатывая продажей этюдов побережья. А в конце лета хочу устроить выставку в одном из мест, где рисовал…
Ага. значит. Матиас не из Сан-Франциско… Впрочем, она уже догадалась об этом. И то, как он безразлично отозвался о маленьком городке у Сан-Диего, сразу пробудило в Диане знакомое чувство. Чувство одиночества…
— И даже придумал название для нее. — продолжал Матиас. — «Моря Калифорнии».
— Неплохо.
— Вот только не знаю, успею ли закончить вовремя. Да и много чего еще не знаю… К примеру, если даже успею все закончить, хватит ли у меня наличных на такую выставку? А если хватит, то найду ли подходящее место? А если найду, то смогу ли получить разрешение властей? А если получу, то заинтересуется ли кто- нибудь моими картинами? И если да, то буду ли я удовлетворен? Если все пойдет, как я задумал, стану ли я от этого счастлив? Если да, то как долго это продлится? И даже если долго, то смогу ли я избавиться от страха, что это все когда-нибудь закончится? И эти вопросы бесконечны.
— Бесконечны… — повторила Диана.
— Вот видите? Поэтому моя единственная цель — рисовать.
— А если с выставкой все получится, то где она будет проходить?
— Еще не знаю. Для себя я решил, что это будет там, где я напишу свою лучшую картину.
Они уже съели по одному пирожному, причем у Дианы осталось шоколадное, а у Матиаса ванильное. То, с каких пирожных они начали. почему-то привлекло внимание Дианы. Она оставила более вкусное напоследок, а он съел его первым.
