К генералу подходили другие подчинённые, и их он встречал той же песенкой. И пел, и пел без устали, — и даже будто бы всё больше воодушевляясь, и радуясь, что узнал такую хорошую песенку и теперь может каждого встречать музыкальным приветом.
Заместитель генерала, посовещавшись с другими офицерами, позвонил в Белый Дом. Трубку взял референт — не первый, и, кажется, даже не второй, а третий. Выслушав доклад, тот буркнул:
— Что за бред! Какую чепуху ты мне несёшь, приятель? Какая песня? Почему поёт? У него что — крыша поехала? Так вы врача вызывайте!
— Врача?.. Неловко, неудобно. Тут сразу журналисты набегут.
— Ну, а я чем могу помочь?.. Докладывать президенту? Он от такого доклада сам запоёт! Вы дайте своему генералу стакан коньяка и отправьте домой. Пусть проспится. А когда проснётся, мы его на ковёр вызовем. Он тут у нас другие песни запоёт.
Офицеры штаба стали накачивать своего начальника коньяком, и тот до того упился, что язык его перестал ворочаться, и только тогда генерал уронил на грудь голову и замолк. Офицеры обрадовались и отвезли его домой, но на следующий день они вошли к своему начальнику — он всплеснул руками и запел громче прежнего:
Вызвали врачей, и те, выслушав куплеты, покачали головой. Старший из них сказал:
— Да, да — всё ясно. Лучше бы ваш генерал был буйный… Но он — тихий. Такие трудно поддаются лечению.
Дал команду санитарам вести его в машину.
Уго Чавес первым поднялся, подошёл к академику и встал перед ним на колени:
— Учитель! Отец родной! Да вы этим своим оружием спасли мир. Вы Бог! Спасибо вам сердечное от всего многострадального человечества.
К столику капитана подошли и другие пассажиры. Президенты поздравляли Светова, говорили примерно то же самое, что сказал академику восторженный и благородный Уго Чавес. Путин был сдержан и, когда восторги коллег улеглись, заметил:
— Средство ваше сильное, — можно даже сказать, страшное, но применивший его и сам становится преступником.
К нему повернулся Ахмет Жан:
— Это почему же, позвольте вас спросить?
В голосе его звучал металл — почти угроза.
— Вы покалечили человека. Вы его ранили — и тяжело!
К Путину подступился Уго Чавес:
— А ваш друг Буш сеет смерть в Ираке — погубил тысячи своих солдат и ещё больше иракцев. Он, по-вашему, не преступник? А вы, господин президент, разрушили Русскую империю и сейчас уничтожаете по миллиону русских в год — это не преступление?
— Мы никого не уничтожаем.
— Да, вы бомбы на свой народ не бросаете, из автомата Калашникова детей и стариков не убиваете; они сами умирают. Но кто их заставил страдать и умирать от голода и болезней? Кто обрушил на их головы море ядовитой водки? Кто плеснул в души молодёжи мутные потоки попсовой отравы? Не вы ли создали такую жизнь гражданам своей страны?.. И разве не Горбачёв и не Ельцин предали народ и все богатства Русской империи сунули в карман американцам?
— Простите, но это разговор не дипломатический. Мы с вами люди официальные, и я прошу соблюдать этикет.
— Да, российские демократы любят блажить об этикете, о толерантности. А чуть их заденешь, вопят о русском фашизме. Я Бушу публично с высокой трибуны залепил оплеуху. И сделал это сознательно. Хватит сидеть в обороне! Мы переходим в наступление!
Уго повернулся к академику, порывисто обнял его и взмолился:
— Отец родной! Дайте мне в руки эту музыку, и они запоют у меня хором. Я отомщу мерзавцам за все страдания и беды, которые они принесли в мир. Первые, кого бы я заставил петь эти куплеты, — это либералы и демократы, так называемые борцы за права человека! Я бы отучил прохиндеев лезть в политику, а власть бы отдал тем, кто любит свой народ и Родину, кто живёт на своей земле и не лезет в чужую семью со своим уставом. Благодетель! Молю вас! Дайте мне эту волшебную русскую шарманку, и я наведу порядок на нашей планете. Ведь это же чудо — ваша песенка!
Он посмотрел на рычажки и кнопочки.
— Вы создали оружие возмездия!..
Академик прервал Чавеса.
— Да, я создал энергию излучения, мои фотоны способны проникать в любую ткань и доставать её на любом расстоянии, — почти на любом. Но вот участок головного мозга, куда следует направить мои фотоны…
Академик посмотрел в сторону островитян:
— …указали они.
Академик привлёк к себе Бориса Простакова и его супругу Драгану. А Борис тронул за плечо своего друга Павла Неустроева:
— И он… Мы работаем вместе.
— Да, да — вот они, мои молодые друзья, показали на участок мозга, который легче всего поддаётся воздействию фотонной энергии. И при помощи их мои сыновья рассчитали дозы и силы лучей — такие, чтоб песенку наш клиент запел, но совсем-то с ног не валился. У нас принцип: жизнь человеку даёт Бог, он её и пусть отнимает.
Драгана, между тем, наблюдала за поведением трёх президентов. Они были так взволнованы, что не сидели и не стояли на месте, и друг с другом не разговаривали. Президент Путин держался поближе к академику, внимательно слушал его и как-то так становился, чтоб левый его бок был ближе к говорившему. Мелькнула мысль: там, в левой стороне одежды у него запрятаны приборы; они ведут запись речи, и, может быть даже, где-то в рукаве встроен фиксатор световых объектов, миниатюрный телеприёмник, который недавно в Америке поступил на вооружение агентов ЦРУ. Ей об этом говорил отец. И даже обещал подарить ей этот приёмник.
Проницательная и внимательно наблюдавшая за всем происходящим Драгана подумала: «Да, конечно, этот тип никакой не Путин; не может президент такой большой страны, как Россия, так просто и неожиданно прилететь на её остров, а его рассказ об отказе двигателя вертолёта — конечно же, басня для легковерных. Но если это так, — с тревогой размышляла Драгана, — если он двойник, а никакой не президент — зачем же мы допустили, чтоб академик его принимал, выкладывал секреты?.. И какой бедой может обернуться присутствие шпиона на корабле?.. Может быть, ей стоит дать академику знать, как- нибудь сообщить, предупредить»… Но тут она вспомнила, как Владимир Иванович однажды как бы между прочим обронил: «Наш «Евпатий» неуязвим, мировая техника ещё не имеет средств борьбы с нами». Вспомнив это, она успокоилась и продолжала слушать. Не заметила, как рядом с ней очутился Ахмет Жан.
