привычка не демонстрировать перед людьми свои чувства, тем более столь интимные, касающиеся по своей сути только двух человек… Целовались в укромных закутках общежития, на полутёмных лестничных площадках, пугливо отстраняясь друг от друга, когда слышали чьи-нибудь приближающиеся шаги. Хотя, понятное дело, их любовь давно уже перестала быть секретом для окружающих.
Нонну словно несло куда-то в вихре счастливых и радостных эмоций. Вот он рядом: любимый, единственный… Так хотелось делать для него приятное! Ощутила, что дарить подарки любимому человеку куда радостнее, чем самой получать их. Долго обдумывала, какую бы обновку сшить для Славиного гардероба. Кругом сплошной дефицит, в том числе и на одежду. Наконец надумала: куртку ему сошьём. Вельветовую, самую модняцкую, на красивой молнии. Замечательно будет Слава в ней смотреться. Сказано — сделано. По большому блату удалось достать где-то материал, а портниху знакомую давно уже наметила, сама у неё иногда кое-что заказывала. Та, когда узнала про заказ и увидела Нонну под руку с Вячеславом, поначалу заартачились: я мужчин не обшиваю, я дамская портниха. Всё-таки напористой Нонне удалось убедить женщину сменить специализацию хотя бы на один раз. Сама и фасон нарисовала для портнихи — загодя его обдумала, представила, лёжа вечером в постели в общежитии. В итоге портниха куртку сшила, вот только воротник к ней приделала не мужской, а женский. Слава, конечно, на воротник поначалу косился, а потом ничего, привык. Да как-то мало и обращали в те времена дети войны внимания на подобные вещи. Носить удобно — вот и ладно.
В ЗАГСе расписались Нонна с Вячеславом, когда оба учились на третьем курсе. Так сказать, официально зарегистрировали брак. Теперь, в эпоху иных нравов, смешно такое звучит, но оказались новоявленные супруги друг у друга первыми мужчиной и женщиной. Относились к подобным вещам вполне в духе тогдашней официальной морали: если уж собираешься с кем-то связать жизнь, то не гуляй на стороне, не давай повода для ревности и обид. Впрочем, как позже вспоминала актриса, в любовных делах были оба не искушёнными, а совсем наоборот. Сексуального опыта практически никакого, да поначалу и тяги особой к ночным забавам ни у него, ни у неё не было. Воспринимали их как-то отвлечённо: так уж положено, раз стали мужем и женой, живут вместе. Но не привыкли ещё один к другому, не втянулись в совместную жизнь. А подлинная сексуальная близость и совместимость ведь со временем приходят, в семье они часто с другими аспектами взаимоотношений связаны — с доверием, взаимоуважением, с любовью, в первую очередь. А женщине тем более сложно сразу раскрыть, прочувствовать всю полноту своих ощущений…
Звучит, конечно, красиво, когда вы друг у друга первые, только вот не всегда этого достаточно, чтобы жизнь семейная счастливо развивалась. Бывает наоборот: люди сходятся и расходятся, со второй, с третьей, а то и четвёртой попытки находят свою настоящую половину… Только вот кто подскажет всё это молодым и не умудрённым пока житейским опытом супругам?
Молодожёнам выделили отдельную комнату во вгиковском общежитии, расположенном в Лосинке. Не столько комната, сколько чулан, всего два на три метра, с печным отоплением — а ведь роскошь по тогдашним временам в послевоенной Москве с её острейшим дефицитом жилья, когда каждый ютился, где только мог, а снимавший угол в комнате в коммуналке ощущал себя счастливчиком.
А через некоторое время Нонна поняла, что беременна. Вячеслав был недоволен такой несвоевременной беременностью жены. Ещё и институт не закончили, а тут вдруг… Бросил даже в запале горькие и обидные слова, которые надолго, если не навсегда, врезались Нонне в память: мол, раз уж рожаешь, то сама потом с ребёнком и возись, а на меня не рассчитывай!
На курсе, особенно педагоги, тоже поглядывали на растущий Ноннин живот без особого воодушевления. Преподавателей, понятное дело, больше интересовало, успеет ли она родить до защиты диплома. Начали с подружками высчитывать срок. Но наиболее подкованным, как ни странно, оказался парень — Евгений Ташков. Притащил откуда-то книжку, где указывалось, что месяцы нужно отсчитывать не обычные, а более короткие, по лунному календарю. Каждый такой месяц — 24 дня.
Как бы там ни было, но Нонна по мере сил продолжала готовиться к выпускным экзаменам. Репетировала в то время роль в спектакле «Гибель надежды». После репетиции приходилось зачастую самой ехать в общежитие, и не на автобусе (такого маршрута в то время не было), а на электричке. А до неё ещё минимум полчаса пешком топать. Вячеслав домой жену сопровождал далеко не всегда. Часто оставался в институте, где-то у друзей и ночевал. В шахматы любил допоздна играть.
Ташков, а точнее, принесённая им книга, как оказалось, были правы: когда у Тихоновых родился сын (а случилось это 28 февраля 1950 года, хотя во многих публикациях почему-то кочует ошибочно 1948 год, а порой датой рождения называют 29 февраля, хотя 50-й год был невисокосным!), до защиты диплома оставалось ещё полтора месяца. Назвали мальчика Володей. Фамилию, ясное дело, он получил при регистрации отцовскую.
Новорождённого приходилось часто оставлять без материнского присмотра в медпункте при институте. Хорошо ещё, что находились сердобольные няни из числа студенток, да и дежурившие медсёстры помогали досматривать ребёнка. За день набиралась куча испачканных пелёнок. Наступал вечер — и Нонне приходилось в темноте тащиться за тридевять вёрст с мальчиком на руках и узлом грязных пелёнок. А ведь до завтрашнего дня их ещё нужно было постирать и высушить. А для этого, только придёшь, сразу печку надо растапливать. Как затрещит огонь, как в комнате потеплеет — тут и Володенька повеселеет после похода по вечернему сумраку, голос подаст… Хорошо хоть, что с молоком проблем у Нонны не было. Да и питание к тому времени всё-таки несколько улучшилось в сравнении с карточными послевоенными годами. Перебивалась в основном хлебом с чаем, благо хоть сахар уже можно было не экономить.
Как вспоминала впоследствии Нонна Викторовна, однажды её с сыном уложили в больницу. У ребёнка — сезонный летний понос, по-научному именуемый «диспепсией». Единственным известным тогда медицинской науке способом борьбы с этой болезнью считалось кормление детей именно грудным молоком. У Нонны-то проблем с молоком не было, а вот у некоторых других матерей совсем молока не оказывалось. Смотрели, как мучаются их детки, а помочь не могли. Докторша, которая вела палату, где Нонна лежала, попросила её сцеживать излишки молока, а ещё лучше, кормить после своего ребёнка и одного из чужих. Так и стала делать. Чужой ребёнок тоже, к счастью, на поправку пошёл. Мать его Нонне была благодарна так, что и слов не хватало. Попросила своего мужа, чтобы тот принёс Мордюковой какой-нибудь подарок. Явился молодой мужчина в палату и вручил Нонне отрез материи на платье. Но она отказалась от презента. Тогда банку мёда предложил. Вот тут не устояла, согласилась взять, тем более что и самой нужно было питаться получше.
Тихонов несколько раз приходил в больницу к жене и сыну. В палату его не пускали, но через окно Нонна демонстрировала идущего на поправку и радостно улыбающегося малыша. Улыбка в такие минуты возникала и на обычно спокойном, если не сказать суровом лице Вячеслава. Нонне даже показалось, что это пребывание в больнице больше сблизит её с мужем, что тот начнёт наконец-то хвалить её, ободрять добрым словом, что любить будет. Но, увы — и после выписки из больницы Нонны с Володенькой Вячеслав остался прежним — замкнутым, молчаливым…
Уже после больницы был случай, когда поздним вечером, возвращаясь из института в общежитие, шла с электрички по каким-то рытвинам и вдруг провалилась обеими ногами в яму, выкопанную ещё днём строителями, да так и брошенную. Столб или опору какую-то собирались ставить, что ли, да вот оставили до завтрашнего дня. Сама ударилась, испачкалась. Хорошо ещё, что ребёнка на руках вовремя успела перехватить, не уронила. Подняла его над головой, нащупала в темноте место почище, положила драгоценный свёрток на край ямы и давай сама кое-как выбираться. Вылезла — и пошла дальше, даже грязь толком с одежды не успев отчистить. Придя в комнатушку, села и впервые за несколько месяцев разрыдалась. Плакала долго, надрывно… Но к приходу мужа постаралась, чтобы и остатков слёз видно не было. И ничего ему про этот случай говорить не стала. Гордая была, сама свою ношу по жизни несла.
Хотя не стоит изображать Тихонова только чёрными красками, извергом каким-то. Не сразу, но сына он полюбил. Всё чаще брал на руки, играл с мальчуганом, возился с ним, разговаривал. Даже улыбка у отца на лице в такие мгновения появлялась. Пусть и сдержанная, не рот до ушей, но всё-таки… А уж маленький Володя как папе радовался! Смеётся во весь голос, ручонки радостно тянет.
При всех сложностях в их взаимоотношениях и явно наметившейся трещине в семье супруги о разводе не помышляли. Во-первых, развод по тем временам считался делом предосудительным, почти позорным. К тому же, раз ребёнок родился, нужно растить, что бы там ни было. На тему христианской
