или европейского соперничества итальянцы могли по достоинству оценить мое разрушение открытия французского показа мод, каким бы невинным и непреднамеренным оно ни было.
Ошибочность своей логики я осознала в тот момент, когда переступала порог бутика. Хоть темные очки и защищали от пристальных взглядов, но, конечно же, я не могла не чувствовать их. Возможно, я могла бы сделать то, что делают знаменитости, когда не хотят быть узнанными: нет, не избегать показываться на людях в течение двух дней. Сколько раз я читала о звездах, которые, когда к ним приставали поклонники, делали вид, что они не те, за кого их принимают, а на самом деле просто двойники с похожими вкусами и образом жизни? Прекрасная идея, решила я. Я ведь могу быть просто другой американской туристкой. Откинула волосы и попыталась проигнорировать своих «фэнов».
Я следовала своей обычной стратегии в бутике «Прада»: быстро осмотрела первый этаж в поисках модной в этом сезоне одежды — той, образцы которой видела во всех журнальных рекламах и на каждом третьем редакторе отдела мод на показе в Милане, — а затем направилась вверх по лестнице, чтобы подобрать что-нибудь не столь бросающееся в глаза. Достигнув верхней ступени, я заметила, как одна из четырех продавщиц на этом этаже немедленно направилась ко мне. Я никогда не встречала ее раньше.
— Хэлло, — сказала она мне по-английски, и это ее слово, наподобие объятия, было наполнено многозначительностью и симпатией. — Думаю, догадываюсь, что вам нужно.
Британка — ее звали Дафна — провела меня через главные помещения, мимо обувного отдела, переполненного покупателями, высадившимися из «Евростар», в большую комнату наподобие салона в задней части магазина, предназначенную для VIP-персон. (Похоже, я прославилась!) Дафна усадила меня на вполне современный — но на удивление удобный — кожаный диван и посмотрела в глаза.
— Подозреваю, что некоторое уединение вам сегодня не помешает, — сказала она осторожно, не переставая улыбаться. Несмотря на свои страдания, я сумела оценить деликатность. И преисполнилась решительности отплатить ей за доброту.
— Что ж, я искренне признательна за вашу помощь, — сказала я мягко. — Я бы с удовольствием купила что-то особенное.
Заметьте, я ничего не сказала про одежду, просто сказала, что хочу купить что-нибудь.
Дафна бросила на меня еще один внимательный взгляд, моментально определив размер, и с решительным выражением лица быстро ушла на поиски вещей, которые гарантировали бы улучшение моего нынешнего настроения. Я, слегка откинувшись на спинку дивана, теребила пальцами концы кашемирового палантина, когда она вернулась, почти скрытая горой атласных юбок и топов цвета щербета, блестящих парчовых мини-платьев цвета «шартрез» и одного потрясающе сексуального белого летнего платья с открытой спиной и бежево-черным колье, украшенным пластмассовыми бусинами и прикрывающим грудь наподобие панциря.
— Туфли и сумочки сейчас будут, — Дафна хитро подмигнула, — и, конечно, белье.
Снова исчезла и возвратилась минуту спустя с остальными трофеями. Как только дверь за ней закрылась, я начала изучать развешанные по всей комнате миниатюрные платья, цена которых, судя по ярлыкам, миниатюрной не была. «Отлично», — сказала я самой себе; ничего из этих вещей я никогда не смогла бы надеть на службу.
Не спеша я примеряла каждую вещь, любуясь собой со всех сторон в покрывающие все стены зеркала и восхищаясь намеренному преувеличению моих достоинств, отражавшихся в них. А потом обнаружила, что думаю: как это поразительно, что, заболев от беспокойства за свою карьеру и репутацию, я участвую в круговороте распродажи моделей, которые могут до такой степени изменить внешний облик. Мои ноги стали выглядеть длиннее, грудь — полнее, талия — тоньше. Просто поразительно. Я даже вошла в образ поверженной мной Катерины, медленно вышагивая вокруг комнаты, втянув щеки и выпятив грудь. Нет, все-таки не так здорово. А затем разделась, вернула каждую вещь на предназначенную для нее вешалку и даже позаботилась о том, чтобы положить на прежнее место кусочки защитной ткани между юбками и зажимами. Дальше…
Это напомнило мне те сладостно-горькие дни в Нью-Йорке, когда я была моложе, беднее, еще не осчастливлена дизайнерскими скидками и часто любила ходить в «Бергдорф» вместе с Джиллиан и несколькими избранными подругами, достаточно храбрыми, чтобы примерять эксклюзивные модели платьев от серьезных дизайнеров — в те дни, когда блистали Оскар де ла Рента и Каролина Херерра, — и ничего не покупать. В настоящее время мне не помешало бы быть храброй, чтобы купить все.
Любезная Дафна постучала в дверь, когда я стояла в белом платье, ремешки плоских парчовых сандалий опоясывали мои ступни, а миниатюрная розовая сумочка из кожи ящерицы болталась на запястье. Я открыла дверь, широко улыбаясь и по-настоящему дрожа.
— Я беру это. Все беру.
Несколько тысяч евро спустя, я возвратилась в номер своего отеля, нагруженная тремя белыми пакетами от Прада, аккуратно перевязанными сверху белой хлопчатобумажной лентой с логотипом. Внутри лежали купленные мной вещи, нежные, закутанные в несколько слоев белой папиросной бумаги. И я чувствовала себя гораздо лучше. Родди ведь обещал мне подписать расходы, независимо от суммы, разве не так? Ну, так и быть, возможно, туфли я оплачу сама.
К восьми, через два часа, которые я провела, разворачивая все покупки, тщательно осматривая каждый шов, каждую пуговицу или кант, примеряя каждую вещь по три раза и срезая ценники (сегодня я точно не почувствую никаких угрызений совести из-за покупок!), меня одолел летаргический сон, ничуть не похожий на ту сонливость, которая нападает на вас через тридцать минут или около того после гастрономических излишеств во время праздничного обеда в День благодарения.
Я чувствовала себя пресыщенной… если не сказать, объевшейся.
И еще я чувствовала себя слегка виноватой из-за того, что отложила работу над статьей на целый день. Так, опираясь на спинку кровати, окруженная своим новым имуществом, я включила телевизор и нашла канал моды. Подложила под голову четыре перьевые подушки. «Великое изобретение», — думала я. Если бы во времена моего детства в Техасе мы имели «Мода-ТВ», думаю, мне удалось бы избежать целой эпохи длинных волос. Пережить десятилетие длинных волос. К тому же не быть блондинкой в Техасе — дело сомнительное. Я не была ни капитаном группы поддержки школьной команды, ни королевой на вечере встречи выпускников, но и аутсайдером я тоже не была. Держалась в рамках дозволенного, и по большей части они — эти «крутые детки», садисты, да как ни назови, — меня не трогали. Если бы я рискнула нарушить неписаное соглашение о перемирии, то, несмотря ни на что, акулы разорвали бы меня на мелкие кусочки. И я нашла бы свой причал где-нибудь среди наркоманов… Средняя школа — самое большое змеиное гнездо на свете. Гораздо страшнее, чем мир моды, это уж точно.
А пока в прямом эфире канала моды шла трансляция шоу «Живанши». Действо разворачивалось в помещении товарного склада рядом с аквапарком в пригороде Парижа. Шоу можно было назвать «Одой восьмидесятым»: под фонограмму из альбома Майкла Джексона «Триллер» модели прохаживались по подиуму из больших черно-белых квадратов, которые попеременно озарялись светом. Прямо как в видеоклипе «Билли Джин», когда изображение начинает двоиться. Респектабельный дом французского кутюрье только что завербовал нового молодого дизайнера из Лондона, и тот сумел привнести нечто большее, чем просто немного остроты. Кто знает, будут ли давние клиенты дома покупать мощные плечи а-ля Джоан Кроуфорд (не говоря уж о губах), полосатые шерстяные вязаные гамаши и неоново-голубые меховые округлости, но пресса, кажется, все это проглотила.
После того как экстравагантность закончилась и комната наполнилась мелодией «Ты хочешь затеять что-нибудь»[9], редакторы и стилисты стали наперебой расхваливать дизайнера перед телекамерами. Операторы в силу привычки наметили наиболее заметные — или яркие — фигуры среди публики; неудивительно, что первое интервью было взято у эксцентричной уэльской стилистки Арианны Сайдботтом, которая и откопала этого вундеркинда. (Ее недоброжелатели распускали слухи, что всего одно поколение назад Арианна, урожденная Агнесс, и ее малыш произносили свои фамилии так, как они писались — то есть достаточно вульгарно, — а ее приспешники настаивали, что эта фамилия всегда произносилась на французский манер, с ударением на последний слог. Ну по меньшей мере с того момента, как она стала известной.) Не отводя глаз от телевизора, точнее, от экстравагантного головного убора Арианны, я пошарила вокруг себя в поисках пульта на ночном столике и врубила звук.
На мадам было нечто, напоминавшее мрачную шляпу Дэйва Крокета