Безусловно, следует согласиться с тем, что для искусственной массы не просто важна, а первична функция руководства такой массой. Отсюда — ведущая роль «гипнотизера», вождя, лидера, руководителя, а также ведущая роль феномена внушения и принижение понятий «заражение» и «подражание» до уровня всего лишь условий успешного внушения.
Напротив, для стихийной, неорганизованной массы все обстоит наоборот. Напомним, что, по мнению Г. Тарда, такая масса сама «выталкивает своих вождей». Г. Лебон же фактически пытался обнаружить не механизмы овладения массы «вожаками», а описывал явления собственного, добровольного подчинения массы собственным состояниям. Ш. Сигеле, Г. Тард и Г. Лебон рассматривали массу саму по себе, а образующих ее индивидов — как главную и самодостаточную силу, как отдельных людей, самостоятельно и стихийно складывающихся в массы. В отличие от них, 3. Фрейд рассматривал массу как вторичное, производное явление, как своего рода особую функцию по отношению к «гипнотизеру», владеющему особыми механизмами «складывания» индивидов в массу. Вспомним еще раз, что по Фрейду и заражение, и подражание есть следствие внушения. Более того, часто как синоним «заражения», вытесняя это понятие, он весьма активно использует слово «заражаемость», сразу подчеркивая, что речь идет о пассивном залоге, о качестве индивидов, а не о возможности или способности «гипнотизера». Этим и объясняются вскрытые нами различия в позициях ' данных авторов.
Совершенно особое место в данном контексте занимают взгляды Б. Ф. Поршне-ва. Далее мы увидим, что он рассматривал массу как естественное, причем первичное, совершенно первобытное состояние человека, а психологию масс — как естественную основу появляющегося значительно позже индивидуального сознания. Понятно, что при таком ракурсе рассмотрения совершенно нет места для конкретного «гипнотизера» — в качестве такового выступает сама ситуация, вынуждающая людей подражать друг другу, и лишь позднее ее заменяет слово, связанные с ним суггестивные механизмы и люди, которые овладевают внушающей функцией слова.
При достаточно внимательном рассмотрении именно в этом моменте, с разницей почти в 50 лет, совершенно неожиданно оказываются очень близкими взгляды австрийского психоаналитика 3. Фрейда и отечественного психолога Б. Ф. Поршнева. Разница между ними практически минимальна. Она сводится разве что только к тому, что для Поршнева роль гипнотической фигуры исполняло нечто (именно «нечто», и только во вторую очередь «некто» как персонифицированный носитель того самого «нечто»), названное им «авторитетом» и связываемое с авторитарностью как способом управления людьми. «Авторитет» у Поршнева сплачивает массу, обеспечивает ее монолитное единство за счет использования определенных психологических механизмов. Фрейд же все время подчеркивал роль совершенно конкретных «гипнотизеров».
Безусловно, поршневский «авторитет» обладает весьма значительными возможностями для эффективного внушения. Вспомним о том, что для Поршнева внушение в принципе являлось вообще достаточно тотальным, универсальным механизмом взаимодействия людей. Частный случай внушения — убеждение: внушение в той или иной пропорции соединено с убеждением, разъяснением. Задачи «авторитета» сложны — внушать-то ведь приходится разное. Соответственно, чем глубже расхождение между внушаемым представлением и действием, с одной стороны, и позицией, взглядами, состояниями внушаемых лиц, с другой стороны, тем сильнее должно быть их сопротивление и мощнее защитные реакции. Следовательно, тем неопровержимее должны быть доказательства «авторитета», тем выше должен быть сам «авторитет» внушающего и вера в него.
Убеждение, по мнению Поршнева, является словесно-логическим вариантом внушения — дополнительным, как бы вспомогательным механизмом формирования психологической массы, причем подходящим далеко не для всякой массы. Он полагал, что для современной ему общественной жизни более характерен отказ индивида поддаваться непроизвольному заражению, возникающему в результате внушения. «Чем выше уровень развития общества и вместе с тем самого человека, тем критичнее последний по отношению к силам, автоматически увлекающим его на путь тех или иных действий и переживаний… Иными словами, развитый человек нуждается в убеждении, а автоматическое заражение действует на него ослабленно или вовсе не действует. Однако когда это соответствует его убеждению, он может весьма охотно поддаваться заражающему действию данной человеческой среды» (Поршнев, 1979).
Роль вербального убеждения как разновидности внушения отмечал еще 3. Фрейд, утверждавший, что масса часто легко подпадает под «поистине магическую власть слов, которые способны вызывать в массовой душе страшнейшие бури или же эти бури укрощать» (Фрейд, 1969). Однако для Фрейда, в отличие от Поршнева, воздействие словом не обязательно означало убеждение. Для Поршнева убеждение есть воздействие словом, обязательно связанным с рациональными аргументами и доказательствами. Для Фрейда же слово может выступать и совершенно обособленно, отдельно, но тогда ясно, что это не совсем убеждение, а скорее, все то же самое внушение, только называемое по-другому.
В другом месте 3. Фрейд пишет достаточно определенно: «Разумом и доказательствами против определенных слов и формул борьбы не поведешь. Стоит их произнести с благоговением, как физиономии тотчас выражают почтение и головы склоняются. Многие усматривают в них стихийные силы или силы сверхъестественные. Вспомним только о табу имен у примитивных народов, о магических силах, которые заключаются для них в именах и словах» (Фрейд, 1924).
Таким образом, развивая по-своему идеи Фрейда, Поршнев значительно разнообразил понятие «внушение», толкуя его значительно шире, чем основоположник психоанализа. Однако для нас важно иное — то, что выводы данных исследователей были удивительно схожими: подражание вторично, оно вызывается внушением и потому является его следствием. И это понятно: похожие выводы связаны с тем, что Поршнев, вне своих палеопсихологических изысканий, как убежденный марксист, также имел дело прежде всего с организованными, формируемыми массами. Большинство его примеров — это как раз «революционные», социально во многом однородные, «классовые массы». Наиболее яркий из приводимых им примеров «авторитета» — авторитет В. И. Ленина в рабочих массах.
Хотя, разумеется, стремясь к объективному анализу, Поршнев был вынужден признавать, что при всей важности внушения подражание также имеет очень большое значение и является эффективным механизмом массообразования. Ведь тот же самый авторитет — «образец для подражания». В одной из работ Поршнев приводит пример вождя, который «руководит не только приказом, но и показом». Получается, что настоящий поршневский «авторитет» использует не только внушение и убеждение, но и прямую апелляцию к подражанию как свойству образующих массу индивидов.
Однако даже этот «авторитет» — далеко не тот «идеальный отец», военачальник или священнослужитель 3. Фрейда. Тем более это не «вожак» Г. Лебона. Это не только В. И. Ленин, примеры общения которого с массой не мог не приводить Б. Ф. Поршнев — он был сыном своего времени. Следуя объективной логике анализа, он был вынужден признавать, что «авторитет» — это, скорее, не лицо, а некоторое качество, вырабатываемое самой массой. Это то, чему хотят подражать. По Поршневу, «сам авторитет порождается коллективом, общностью и психически индуцирован ими» (Фрейд, 1924). Это плод особого взаимовнушения членов массы. Вот почему персональный «авторитет не может вечно удерживаться на исходном психологическом механизме внушения» (Фрейд, 1924). Отсюда и следует главный вывод Поршнева: «Далеко не каждая общность имеет лидера. Так, наименее организованные, аморфные общности скорее олицетворяют персонально в ком-то свой негативизм, свое негодование, чем имеют сколько-нибудь признанного руководителя» (Фрейд, 1924). Массы сплачиваются прежде всего против чего- то или кого-то, а не за что-то или кого-то. Так действует описанное Поршневым чувство общности «мы» — эмоциональная основа психологии любой массы.
Простое признание подражания следствием внушения никак не проясняет все возможные ситуации. Это во многом верно, но только для организованных, «искусственных» масс. Для других, прежде всего для стихийно возникающих или исторически давно существующих масс действуют иные механизмы. Причем настолько сильные, что с ними бывает крайне трудно справиться любому «авторитету», со всем его богатейшим арсеналом психологических инструментов внушения и убеждения.
Таким образом, попытки выделения в качестве главного механизма психологии масс какого-то одного феномена, заражения или внушения, подчинив ему остальные, представив их как его следствия, нельзя считать абсолютно достаточными. Более того, проделанный нами анализ еще раз показал, что при этих двух
