всего люди Торинграда невзлюбили княжну тогда, когда князь приставил к ней рынду, который охранял людей от неё. Вот с тех пор и пошла молва среди жителей Торинграда о ребенке — ведьме, в след которой волхвы грозили своими посохами.
Но после болезни князя многое изменилось, люди сами к ней потянулись. Горлунг начала лечить сначала раны дружинников, полученные при ежедневных упражнениях в ратном деле, потом простуды, а вскоре жители Торинграда начали обращаться только к ней. Чем вызвали гнев волхвов, последние не могли смириться с тем, что ребенок заменил их, волхвы прокляли дочь князя и ушли с земель близь Торинграда. А причина популярности Горлунг была простой: она не заставляла молиться, приносить жертвы богам, нет, она просто давала мазь или настой и делала перевязки, чертила вокруг больного знаки разные, непонятные, иногда в тяжелых случаях делала обереги. И ни слова упрека, ни одного нравоучения не слетало с её плотно сомкнутых губ, лишь головой иногда покачает и все.
Покои Горлунг, самые большие и холодные во дворе Торина, состояли из двух комнат: просторной с широкими лавками и столом, в ней раскладывались и сушились травы, лежали тяжелые больные, и спал Эврар (рында княжны), к ней примыкала маленькая спаленка княжны с широкими полатями для сна Горлунг и лавкой для её няньки — Инхульд.
Угрюмая и молчаливая Горлунг редко бывала на женской половине, бабы славянские открытые и дружелюбные, любившие посплетничать, терялись в её присутствии, как-то само собой выходило, что при появлении старшей княжны смолкали разговоры. А та считала это знаком еще большей ненависти отца и Марфы, поэтому невзлюбила княжна женщин торинградских.
Лето напролет собирала и заготавливала Горлунг травы, все леса близлежащие знала она как свои персты [46], и всегда на шаг позади неё шел верный Эврар. Никто уже не боялся, что старшая дочь Торина сведет к Морене княжеских людей, но рында так и остался при Горлунг. И не для кого не было дивом, когда с первыми петухами княжна шла в лес, а за ней плелся с лукошком и кинжалом Эврар.
Эврар — старый вояка, приставленный рындой к княжне, изначально получил строгий наказ от князя Торина «охранять людей от Горлунг, не давать ей чинить зло беспрепятственно». Но со временем воин полюбил княжну всем сердцем, она была единственным человеком на этой чужой земле, который заботился о нем. Для Эврара было непостижимым то, что дочь князя так печется о нем, простом воине, она готовила ему лекарства от боли в костях, которые со временем мучили его все сильнее, лечила его простуды, чинила рваные рубахи. Горлунг не нуждалась теперь в его защите, да и, по правде сказать, Эврар не мог защитить её от какой-нибудь реальной угрозы, это рында нуждался в ней. Княжна давала Эврару почувствовать себя нужным, причастным к судьбе других людей, она и Инхульд стали для него семьей.
Сам же Эврар был, пожалуй, единственным человеком, которого любила Горлунг, этот немногословный воин своей преданностью, ненавистью к недоброжелателям княжны заслужил её теплые чувства. Эврар почти так же люто ненавидел Торина, Марфу и Прекрасу, как и сама Горлунг. Именно он научил княжну жестокой философии викингов, благодаря своему рынде Горлунг поняла, что не дорожит своей жизнью и не боится её потерять, она осознала, что кровь и слезы вражеские, словно водица дождевая, они бегут и не трогают сердце.
Примерно этому же учила Горлунг и Суль, в те редкие минуты, когда они разговаривали не о травах и зельях, бабка внушала внучке именно жестокость и жажду власти.
В дружинной избе почти все воины хотя бы однажды лечили свои раны у Горлунг. Иногда самые отчаянные из них пытались заигрывать с ней, но кроме хмурого взгляда ничего не получали в ответ. Горлунг за свое лечение никогда ничего не просила, но зачастую исцеленные дружинники привозили княжне из походов ткани и различные безделушки, она принимала их с благодарностью. Ибо князь и княгиня её подарками не жаловали.
Люди же Торинграда завидев её худенькую фигурку, кланялись ей издали, и невольно смотрели в след. Нет, она не была так потрясающе красива, как младшая сестра, но было в её осанке что-то поистине княжеское: спина — прямая словно стрела, выпущенная из тугого лука, особая статность, смоленая коса, перекинутая через плечо, бледное лицо с густыми выразительными бровями, глаза черные, словно агаты, и очень редко её лицо посещала улыбка, теплая, словно лучик весеннего солнца.
В те редкие минуты, когда князь Торин вспоминал о своей старшей дочери, ему казалось, что в последний раз он видел её во время своей болезни, много лет назад. Так оно и было, и дочь и отец старательно избегали друг друга, и так же старательно взращивали в своих сердцах обиду друг к другу.
ГЛАВА 4
Квитень — обычно холодный месяц на Руси, несмотря на проглядывающее сквозь тучи солнышко, ветра дуют холодные, лютые, заставляющие людей кутаться в свои одеяния. Но покои старшей княжны были пусты, никто нынче не пришел ни за отваром от простуды, ни за мазью прогревающей.
В своей маленькой одрине княжна нервно бродила из угла в угол, комкая тонкими пальцами кусочек льняного полотна. Ей вспоминался один из разговоров с бабкой, и теперь Горлунг знала, что время пришло.
Суль, как обычно прекрасная, сидела напротив маленькой Горлунг, она подавляла ребенка своей ослепительной норманнской красотой, ребенка, который всегда понимал, что выглядит иначе, не так, как положено норманнской девочке. Горлунг ненавидела свой черный волос, из-за которого все, кто впервые видел её, смотрели так, словно у неё три уха. В своей внешности ей нравились лишь глаза, они были такие же, как и Суль, а значит, они были красивы.
— Горлунг, ты отвлеклась, — строго, молвила бабка — я же вижу, что ты не слушаешь.
— Извини, бабушка, — покорно сказала внучка.
— Горлунг, так мало времени осталось, скоро он приедет, — Суль всегда называла Торина просто «он», так, словно отец Горлунг не заслуживал носить человеческое имя, — очень скоро, а мне еще столько надобно тебе рассказать.
— Травы? — спросила внучка, которой казалось, что ей ведомы все созданные богами травы и цветы.
— Нет, вот лишнее подтверждение того, что ты не слушала, — топнув ногой, сказала Суль, — я рассказывала тебе о рунах. Руны — вот главное, что отличает нас от обычных целителей, возможность читать и резать руны дает неограниченную власть, мы можем видеть грядущие, менять его, а что может быть важнее?
— Грядущее? — оживилась Горлунг, — бабушка, ты правда можешь сказать, что будет?
— Да, Горлунг, могу, — улыбнулась Суль, — и тебя научу, хотя, думаю, что тут всё выйдет, как с травами и зельями.
И внучка, и бабка после этих слов понимающе улыбнулись. У Горлунг была потрясающая способность угадывать нужные сочетания трав для лечения болезней и приготовления различных зелий и отваров, а самое главное ядов. Эта способность восхищала Суль, сила которой крылась скорее в любознательности, и способности запоминать различные сведения и рецепты, а не в природной предрасположенности к пониманию целебной и губительной сил трав. Иногда Суль казалось, что Горлунг не боится ничего, та могла смело смотреть и брать в руки язык мертвеца, лягушачьи лапы, змей, кровь младенцев, волос убитых девственниц и прочие вещи, которые у обычных людей вызывали отвращение. Хотя Горлунг никто не мог назвать обычной, даже после первого взгляда на неё знающие люди начинали бояться её, а непосвященные просто сторониться, всем им было неуютно в её обществе.
— Бабушка, а ты можешь сказать, что ждет меня в грядущем? — любопытно спросила Горлунг.
— Разумеется, я скажу тебе, милая. Но сначала я расскажу тебе кое-что, — молвила Суль и, помолчав, начала свой рассказ. — Ты, наверное, замечала, Горлунг, что ты не такая, как остальные дети? — внучка кивнула, и она продолжила, — замечала, да и как ты могла не заметить, если все только об этом твердят, и при виде тебя глаза отводят? Не обращай на них внимания, они глупы, они не ведают, что твои способности есть дар великий, а людское незнание есть их проклятие. Я когда-то тоже была такой, а еще
