Окно выходит в белые деревья...

Ярмарка!
                    В России ярмарка!
Торгуют совестью,
                                 стыдом,
                                                   людьми,
суют стекляшки, как будто яхонты,
и зазывают
                        на все лады.
Тебя, Россия,
                         вконец растрачивали
и околпачивали в кабаках,
но те, кто врали и одурачивали,
еще останутся в дураках!
Тебя, Россия,
                        вконец опутывали,
но не для рабства ты родилась.
Россию Разина,
                             Россию Пушкина,
Россию Герцена
                               не втопчут в грязь!

Нет,
            ты, Россия,
                                   не баба пьяная!
Тебе страдальная дана судьба,
и если даже ты стонешь,
                                           падая,
то поднимаешь сама себя!

Ярмарка!
                  В России ярмарка!
В России рай,
                          а слез? — по край,
но будет мальчик —
                                    он снова явится —
и скажет праведное:
                                       «Вставай…»

1964–1997

«Как-то стыдно изящной словесности…»

Как-то стыдно изящной словесности,
отрешенности на челе.
Как-то стыдно натужной небесности,
если люди живут на земле.

Как-то хочется слова непраздного,
чтоб давалось оно нелегко…
Все к Некрасову тянет, к Некрасову,
ну, а он — глубоко-глубоко…

Как-то стыдно сплошной заслезненности,
сострадательства с нимбом борца.
Как-то стыдно одной заземленности,
если все-таки есть небеса.

Как-то хочется слова нескушного,
чтоб лилось оно звонко, легко,
и все к Пушкину тянет, все к Пушкину,
ну, а он — высоко-высоко…

14 января 1965

«Идут белые снеги…»

Идут белые снеги,
как по нитке скользя…
Жить и жить бы на свете,
да, наверно, нельзя.

Чьи-то души, бесследно
растворяясь вдали,
словно белые снеги,
идут в небо с земли.

Идут белые снеги…
И я тоже уйду.
Не печалюсь о смерти
и бессмертья не жду.