Машина становилась все менее послушной, падала скорость.
Луч прожектора некоторое время блуждал по черному небу. Вдруг он как бы невзначай скользнул по самолету раз, другой, и сразу же загрохотала зенитная артиллерия. Сергей инстинктивно хотел было направить машину вниз и пролететь над самыми верхушками деревьев, однако передумал и задержал руку на штурвале. Он знал, что с этой высоты вряд ли удастся снова подняться вверх.
Он мучительно переживал свое бессилие. Самолет отказывался повиноваться. Сергей еще раз проанализировал, не допустил ли он ошибки там, над Голдапом? Но успокоил себя тем, что выполнил задание.
Он вздрогнул, когда очередь трассирующих пуль прошла буквально рядом с самолетом. Это открыл огонь ночной истребитель, почуявший легкую добычу. Ему ответил бортстрелок.
Немецких истребителей оказалось два. Сергей видел, как они повернули назад. Он с трудом поднял самолет вверх, подал команду прыгать и отстегнул предохранительные ремни.
Дым наполнил кабину. Ошеломленный, он повернулся и увидел, что второй летчик беспомощно повис на ремнях сиденья. Окликнул его, но тот не ответил.
Самолет горел. Последним усилием Сергей отодвинул фонарь и оттолкнулся руками от сиденья. Сильный порыв ветра подхватил его. Несколько секунд он стремительно падал вниз, затем дернул кольцо парашюта. Его резко подбросило вверх, и он увидел над собой купол раскрывшегося парашюта. Поправил стропы, лямки и глубоко вдохнул в себя холодный ночной воздух. Недалеко от него падал его самолет. Он отчетливо видел пламя на крыльях и фюзеляже и черный хвост дыма. Сергей смотрел, как угасало пламя, в горле стоял комок, как будто на его глазах погибал близкий человек.
Ветер относил его на восток. Он помнил по карте, что самолет был подбит почти над самой железной дорогой Дубенинки — Житкеймы. Где-то там и рухнул сбитый самолет. Он прикинул, что в эту минуту должен находиться над районом Сувалок. Его только удивляло, что нигде не видно немецких истребителей, которые обычно охотились за спасающимися на парашютах летчиками. По-видимому, они возвратились в Голдап.
Линия фронта была близко, и он мог легко попасть в руки немцев. Покрытая мраком земля вырисовывалась все отчетливее. Теперь он уже различал пригорки, скудную растительность на них и видневшийся вдали лес. Вот он уже на земле. Быстро поднялся, спрятал парашют, проверил пистолет и зашагал на восток…
После полудня артиллерийская стрельба утихла, и Ванда украдкой пробралась на картофельное поле, тянувшееся до самого леса. В последнее время она часто приходила сюда копать тайком картошку. Поставив корзину, боязливо оглянулась вокруг и начала быстро разгребать мотыгой землю. Каждую минуту поднимала голову и прислушивалась. Временами ей казалось, что кто-то следит за ней. Ей не терпелось уйти отсюда как можно скорее, но в корзине было еще слишком мало картошки. Вдруг она вздрогнула и застыла в напряженном ожидании. Со стороны леса послышался подозрительный шорох. Она долго всматривалась между деревьями, но ничего особенного не заметила. Взялась опять за мотыгу, но снова отчетливо услышала шорох и чей-то тихий шепот. Сердце заколотилось у нее в груди, а от страха сдавило горло. Она бросила мотыгу, схватила корзину и только собралась бежать, как из густых зарослей орешника показался незнакомец. Приложив палец к губам, он дал ей понять жестами, чтобы она подошла к нему. Ванда от страха боялась двинуться с места. Постепенно до ее сознания дошло, что это не немец, поскольку форма на нем была другая. Она преодолела страх и подошла к нему.
— Здравствуйте, я — русский, — тихо произнес мужчина. — А вы полька?
Она кивнула головой, не в состоянии вымолвить ни слова.
— Не бойтесь. Я только хочу кое о чем вас спросить, — старался он успокоить ее. Он видел, что она побледнела и что у нее дрожат от волнения руки.
Ванда теперь уже с любопытством смотрела на незнакомца, страх постепенно исчезал. Она украдкой поглядывала на его смуглое лицо с большими голубыми глазами. В руках он держал шлем. Она смотрела на него смущенно и в то же время с интересом. Он заметил ее смущение и украдкой бросаемые взгляды.
— Я — друг, — сказал он. — Немцы здесь есть?
Она снова кивнула головой.
— Где? Много?
— Везде… — выдавила она наконец из себя и показала рукой вокруг.
— Какая это деревня?
— Вулька.
— А фронт далеко?
— Кругом стреляют. Наверное, близко, — пожала она плечами. — Утром было много немцев. Они кого-то искали… — добавила она тише и взглянула на него.
— Немцы? А кого именно они искали?
— Каких-то летчиков, парашютистов. А вы… летчик?.. — спросила она.
— Да.
— Летчик… — Она опять испугалась. — И что же теперь вы будете делать?
— Не знаю, помогите…
Со стороны деревни донесся шум мотора автомашины. Летчик на всякий случай спрятался в кустах орешника. Ванда присела на траву и некоторое время испуганно прислушивалась к подозрительным звукам.
— Слушайте! — сказала она спустя минуту. — Я заберу картошку и пойду домой. Вы, наверное, хотите есть?
Летчик кивнул головой.
— Я вам сварю немного картошки. Ночью нельзя, могут увидеть дым из трубы, — говорила она шепотом, не глядя на летчика. Тот лежал на траве, подперев руками голову, и, не отрываясь, смотрел на нее.
— Спрячьтесь в лесу… А ночью я приду. Ждите меня здесь. Хорошо?
Он кивнул головой.
— И разузнаю о немцах…
— Я — Сергей, а ты?
— Ванда, — шепнула она, покрываясь румянцем, и опустила глаза.
— Ты придешь… Ванда?
— Да… — едва шевельнулись ее губы.
Он взял ее за руку и спросил совсем другим тоном:
— Правда?
Она быстро взглянула на него из-под длинных ресниц, покраснела еще больше, отдернула руку и встала.
Сергей продолжал лежать на траве и смотрел на Ванду. Он видел ее длинные загорелые босые ноги, упругую грудь и красивое, совсем юное лицо, толстую черную косу.
— Я пошла, — сказала она. — Жди меня здесь. Я приду… Обязательно приду…
Сергей смотрел, как Ванда копала картошку, а затем скрылась за пригорком. После этого он вернулся в лес…
Опустилась ранняя октябрьская ночь. Время от времени тишину нарушала артиллерийская канонада, доносившаяся с востока, где проходил фронт.
Они сидели в густом орешнике.
— Наелся? — спросила Ванда, когда Сергей отодвинул от себя корзинку с картошкой и хлебом.
— Спасибо, наелся.
— Больше в доме ничего нет.
— Немцы все забрали? — спросил он.
— Да. Когда взяли отца… — добавила она тихо.
— Ванда… Ванда, — шептал он, взяв ее ладонь в свои руки. — Ты здесь все время живешь?
— Нет, недавно. До войны я училась в гимназии в Сувалках. Оставался год до выпускных экзаменов…
