колени и смотрел в окно.
Публика, заполнившая зал, загудела:
— Какой молодой… красивый…
Казалось, он не слышал этого. Взгляд его задержался на пистолете, выстреленных гильзах, и вдруг болезненная судорога пробежала по его лицу. Потом он опять уставился в окно.
Адвокат и прокурор вошли в зал. Поправив мантию, прокурор внимательно присмотрелся к молодому человеку, которого сегодня именем закона должен быть обвинить в совершении убийства. Адвокат подал руку обвиняемому, и они о чем-то с минуту говорили. Зал притих.
— Прошу встать, суд идет!
Собравшиеся встали с мест. Председатель судейской коллегии открыл папку с документами и взглянул на подсудимого.
— Рассматривается дело Рышарда Завалы, обвиняемого по статье 25, пункт 1, в убийстве Валериана Гурского…
Акт обвинения был коротким. Завала стоял, вытянувшись, заложив руки за спину, и слушал.
— Понятен ли обвиняемому акт обвинения? — обратился к нему председатель судейской коллегии.
— Да, понятен.
— Обвиняемый, вы признаете себя виновным?
— Да… — ответил он тихо.
— Подтверждаете ли вы показания, данные на следствии, что гражданина Валериана Гурского убили предумышленно?
— Да… подтверждаю, — ответил обвиняемый после недолгого размышления.
— Расскажите суду все сначала, как это произошло…
— Уважаемый суд, это все… началось так… Нет… возможно, не так… — Обвиняемый прикусил губу, сморщил лоб и уставился в пол…
— Суд слушает вас, обвиняемый, — поторопил судья.
— Это было…
Отца он сначала знал только по письмам. Когда почтальон приносил раз в месяц серый конверт, мать сажала его на колени и читала, вытирая слезы.
«Тюрьма строгого режима Вронки.
Любимые!
Я здоров. Здесь у меня много товарищей, они такие же, как я…»
Отец в письмах всегда спрашивал о нем и сестре Ядвиге.
Проходили годы. Отец возвратился в Ольшины, когда Рышард был уже подростком. Приближалась война.
Как он любил своего неизвестного отца! Это была какая-то удивительная любовь, разбуженная письмами из тюрьмы и рассказами матери. Его влекло то, что делал отец. Интересовали тихие разговоры отца с незнакомыми людьми, его ночные исчезновения. Он хотел стать таким, как отец.
Потом началась война. Из деревни на войну взяли семерых, в том числе и отца.
Появился он после падения Варшавы, в начале октября 1939 года, похудевший, неразговорчивый. А если и говорил, то только о борьбе, о конспирации. С пистолетом, который принес с войны, не расставался.
Началась жизнь в подполье. К отцу опять приходили товарищи и говорили о борьбе. В их доме было создано ядро подпольной коммунистической организации. Рышарду тогда было восемнадцать лет. Он гордился тем, что незнакомые люди, приходившие по ночам в их дом, говорили ему: «Молодой товарищ Рышард». Помнил, как писали листовки на пишущей машинке, выискивали в лесу брошенное оружие и относили его в потайное место.
Когда неподалеку был пущен под откос первый поезд, направлявшийся на Восточный фронт, отец ушел в лес. Однажды ночью вернулся домой. На нем был мундир и оружие. Он стал партизаном. Рышард был связным. Иногда, когда отряд отца действовал вблизи Ольшин, Рышард бывал среди партизан. Знал многих. Некоторые из них были товарищами отца до войны по работе в партии. Знал и других. Мишка был русским, Федор — белорусом.
С матерью и сестрой они остро переживали каждую диверсионную операцию партизан, каждый налет гитлеровского карательного отряда, облавы, аресты в деревнях, расправы. По ночам вслушивались в рокот самолетов, которые иногда пролетали над лесом, сбрасывая снаряжение, газеты, разведчиков и диверсантов. Опасались за отца, который ежедневно сталкивался со смертью. Пока она обходила его, но жертв было много. Только один раз отец лежал, раненный, несколько недель в землянке, и Рышард за ним ухаживал.
Потом через Белостокское воеводство прошел фронт и остановился на границе Восточной Пруссии. Война в этой местности была закончена. Отец возвратился из леса.
Тот октябрьский вечер 1946 года навсегда врезался в память. Это было перед первыми выборами в Сейм. Отец, член Польской рабочей партии, дома бывал редко. Рышард учился в гимназии в Белостоке, а родных посещал иногда по воскресеньям.
Помнит, что в тот вечер дома долго ждали отца и поздно сели ужинать. Отец сидел понурый и молчал. Его ни о чем не спрашивали.
— На этой неделе бандиты убили четырнадцать наших товарищей, — сказал как бы сам себе. — Понимаешь, Рышард, четырнадцать человек… Валериан Гурский (Выдра) зверствует во всем районе… Помнишь его? — спросил он сына.
Рышард пододвинулся ближе к отцу и ответил:
— Немного.
— Запомни — это фашист! До войны он с судебными исполнителями и полицией ездил на реквизицию. Наблюдал и за нашей деятельностью. В 1939 году, несмотря на вызов, не явился на мобилизационный пункт. Остался. Когда пришли немцы, гнал самогон, торговал, пил вместе с жандармерией. Отряд Народовых сил збройных организовал уже в конце войны. Шайка его головорезов грабила жителей, сообщала о нас немцам. Мы охотились за Гурским, но приближался фронт. Он остался в лесу, почувствовав, что пришло его время. Тех двух советских офицеров под Ольшинами — это он… Ковальский, Зых, Яворский, Ольшевский, Яновский… наши старые, преданные… это он… Запомни, Рышард, это — убийца! До выборов ты остаешься в Белостоке. Мать с Ядвигой тоже на некоторое время туда поедут. Я сам пока здесь справлюсь…
Рышард лежал с открытыми глазами на кровати и, хотя ночь была тихая, не мог заснуть. Думал о том, что говорил отец, и испытывал какое-то странное беспокойство. Было уже около полуночи, когда со стороны пруда услышал тихие шаги и шум разговора. Он прижался к оконному стеклу. Заметил тени. Понял… Бросился в избу, где спал отец, но оттуда раздался звон стекла, и через секунду взрыв гранаты потряс дом. Очередь выстрелов по окнам и дверям, крики ломившихся в дом.
Рышард распахнул окно и выпрыгнул в сад. Крик «Стой!», выстрелы, топот ног. Он вскочил с земли и побежал к лесу. Две ракеты осветили темноту, но ему удалось добежать до леса и уйти от преследователей…
Утром он приехал в свою деревню на машине вместе с оперативной группой. Соседи в молчании стояли во дворе их дома. Командир оперативной группы не хотел впускать его в дом, но Рышард вырвался у него из рук.
Отец лежал ничком на полу. Рядом — мертвая мать. Сестру убили в кровати. На столе лежал листок бумаги. Большими неуклюжими буквами кто-то написал;
«Приговор.
От имени подпольной Польши суд приговорил семью коммуниста-пепеэровца к смертной казни.
Выдра».
