Ага, вижу, что покраснел! Вот только не пойму отчего. То ли от стыда, что я его раскусила, то ли просто так, от неожиданного моего наезда.
— Ты чего, Сань? — Андрюша вроде как испугался. — Что случилось-то?
— Будто я тебя не знаю! — Я рассмеялась ему в глаза. Нет, правда, надоел он мне своими выходками. Ему бы не в кино, а в компетентных органах работать. Неплохо бы получилось. — Отстань, а? Очень тебя прошу.
— Сандра, ты...
— Ты, ты, не тыкай, проткнешь! — Достал он меня! — Значит так, Арсеньев. Ты меня разозлил. А злая Кузнецова пострашнее злого бегемота. Подстраховаться решил? Не дай Бог любимая актриса не вернется на Родину? Ничего у тебя не получится. Я уж как-нибудь сама распоряжусь своей жизнью, понял?
— Не совсем... — Мой дружок почесал гениальную голову. Он не врал. Он действительно не понял, о чем вообще речь. А может, прикидывался, с него станется. Он еще тот пройдоха. На какой-то момент я засомневалась. А вдруг это и в самом деле не его рук дело? Но очень скоро отбросила эти сомнения. Как же, не его... Чьих же тогда?
— Прощай, Андрюша, — говорю ему. — Сам напросился. Как ты со мной, так и я с тобой, хорошо? Уж, пожалуйста, без обид. На вот тебе. — И протягиваю свой билет на самолет. — В аэропорту продашь, купишь на вырученные деньги колготки жене. Скажешь ей, мол, от меня подарок. А будут в Москве спрашивать обо мне; так шлангом прикинься, не заметят. Ну, бывай!
И, покачивая бедрами, удалилась в свою комнату, заперла дверь на ключ. Арсеньев был повержен! Ох, как я ему врезала промеж глаз! Морально врезала, если можно так выразиться.
Через пару минут он позвонил мне, а я бросила трубку. Потом он долго стучался, но я не открывала. Одним словом, прервала с ним всякие отношения. Пусть побесится, лишний раз не помешает.
Разумеется, я вернусь с делегацией в Москву... Разумеется... Куда денусь?.. И зачем Андрею нужно было натравливать на меня эмиграционную службу? Что уж он им наговорил? Видать, и в самом деле испугался, что я останусь. Оно и понятно, ему и вломить за это могут по первое число. За кого он меня вообще принимает? Нельзя было как-то по-человечески поступить? Еще бы Илюше позвонил... Стукач...
А может, это консульские или «искусствовед в штатском»? Нет, те меня теперь боятся. Я же могу и пресс-конференцию закатить...
Злость как-то сама собой улетучилась. Я выпустила пар и успокоилась. Смешно все это. Просто смешно... И надоело до смерти. Казалось бы, профессия у меня такая, пора привыкнуть к гадостям, сплетням и провокациям, без них актерский мир невозможен. Но не получается. Гадко это. Устала. Хочется чего-то простого, чистого, пусть на день, пусть на час, пусть на минуту...
На меня грустно смотрел Золотой лев. Львенок еще совсем. Левушка. О, я теперь его буду звать Левушка. Ну, что смотришь, Левушка? Не хочется из «гостиной Европы» уезжать? Мне тоже. Хорошо тут, правда?
Я быстренько собрала вещички. Чего тянуть-то? До самолета времени осталось с гулькин нос. Левушку обернула шелковой комбинашкой, чтобы не поцарапался, и положила его на дно чемодана. Нужно будет позаботиться о его безопасности. Еще чего доброго какой-нибудь московский идиот решит его спереть, чтобы потом хвастаться знакомым. Возьму и зарою его в саду. Мы в детстве делали такие секретики. Для сохранности.
Все, с упаковкой пожитков покончено. И что делать теперь? По городу еще раз пройтись? Попрощаться... Не люблю я эти прощания... Почему из этого нужно делать какой-то ритуал? Почему нельзя просто разбежаться в разные стороны? Почему обязательно нужно утирать слезы, говорить торжественные слова и бросать монетки в фонтан? Ведь жизнь не обрывается! Приеду сюда еще сто раз! На фестивали...
С Адриатики наползал тяжелый густой туман, и теперь с острова трудно было разглядеть Венецию. Будто погода впала в какую-то меланхолию, захандрила, затянула небо облаками. Видимо, у природы тоже бывают такие моменты, когда грустно. Не всегда же солнцу светить...
Говорят, что Венеция погружается в воду на несколько сантиметров в год. Неужели когда-нибудь этот восхитительный город исчезнет, неужели Венецию постигнет судьба Атлантиды? Как это несправедливо. Миллионам одинаковых, грязных, уродливых, никому не нужных городов ничто не угрожает, а настоящему произведению искусства, созданному человеческими руками, придет конец? Впрочем, ничего удивительного. Так всегда в жизни — побеждает серость, у нее выживаемость повышенная, как у тараканов, ни один яд их не берет...
И Арсеньев — тоже серость, самая настоящая. Но с международным признанием. Авторитет... Только и умеет, что локтями работать, да по трупам ходить. А как разозлился, что его творчество не отметили призом! Надо же, ровным счетом ничего собой не представляет, а какая гордыня, какое самовосхваление! Тоже мне, художник...
Я накрасилась, намазалась, напудрилась. Просто хотела поднять настроение, а как посмотрела повнимательней на свое отражение в зеркале... Кукла расфуфыренная... Короче, смыла макияж, решив остаться первозданной. Я еще не в том возрасте, когда тональным кремом нужно морщины замазывать. И почему мужикам нравится, когда женщина разукрашивает свою рожу всеми цветами радуги? И не противно им целоваться, слизывая килограмм губной помады? Впрочем, это проблемы мужиков. Пусть сами разбираются. А я сегодня не собираюсь радовать их глаз. И имею на это полное право.
И в этот момент в мою башку шипящей змеей медленно вползала гениальная мысль. А когда вползла окончательно... Я даже испугалась. Правда испугалась, аж коленки задрожали. А хотя... Почему это я должна пугаться? Что в этом такого? Я, в конце концов, свободный человек и вправе распоряжаться собственной жизнью. Не полечу я ни в какую Москву! Не хочу! Не хочу! Я еще не наотдыхалась! Если бы меня не заставляли, то полетела бы. А заставляете, насильно в самолет уталкиваете, так я не ящик с бананами! На целом свете есть множество прекрасных стран, где меня примут с распростертыми объятиями. Наверное, примут, я, честно говоря, твердо не уверена... Но надеюсь...
А Илюша меня простит. Если, конечно, узнает обо всем... Обязательно простит.
Да, я впала в сумасшествие. Ну и что? Это же так чарующе заманчиво — быть сумасшедшей, не отвечать за свои поступки. Понятное дело, что когда-нибудь за них придется ответить. Но не сейчас же, так что об этом думать? Решено! И это решение обжалованию не подлежит! Гоша, ты мне очень нужен! Ты нужен мне!!!
И он будто услышал мои мольбы. Робко постучал в дверь. Я сразу поняла, почувствовала, что это именно он, а не Арсеньев, не кто-нибудь другой из нашей делегации. Вдруг почувствовала, представляете? А если люди начинают чувствовать друг друга на расстоянии, значит, их взаимоотношения уже не в стадии зародыша, что, в свою очередь, отрадно и вселяет оптимизм. Вот это я люблю, вот это мне нравится.
Георг был какой-то необычный... Нет, он вообще по сути своей необычный человек, но сейчас... Какой-то уж особенно необычный, загадочный, печальный, лишенный всяческого лоска. Странно было видеть его в потертых джинсах, тоненьком свитерке и бейсбольной кепочке, натянутой на самые уши. Это он мне хотел соответствовать, как трогательно.
У меня сердце запрыгало бешеным кроликом. Он пришел! И он должен с радостью поддержать мои великие замыслы. Он просто обязан их поддержать. У него нет другого выхода. Впрочем, как и у меня.
— Вот... Это тебе...
Он протянул мне розу. Пунцовую розу на длинной колючей ножке. Капельки росы на нежных лепестках. Удивительный, неповторимый аромат. Я раньше думала, что все розы пахнут одинаково. Ошибалась... Это совсем не так... Да я готова отдать за эту одинокую розу все что угодно! Зачем мне роскошные автомобили, дворцы, дорогущие подарки? У них ведь нет души! А у розы душа есть, она живая...
Все-таки мужчины обладают сверхмощным оружием против женщин. Цветы... Подари женщине цветок, и все... Она в отпаде, она теряет голову... Она может не подать виду, но то, что в ее душе поют ангелы, — это точно. Только оружие нужно тщательно выбрать и воспользоваться им от чистого сердца. Всякая фальшь лишает его боеспособности, не оказывая на жертву ни малейшего влияния.
— Спасибо... — Я прижала розу к груди.
Хотелось кружиться, и я закружилась по комнате, а затем и вовсе бросилась Гоше на шею. Судя по
