— Ну, удивил’ Да ведь мы уже говорили об этом! — искренне воскликнула Людмила. — Я азиатка, а ты зовешь меня в холод. Ты знаешь, какая я мерзлячка?
Услышав слово «мерзлячка», Станислав вспомнил, что разговор о поездке в Вахтомино действительно уже был. И все же он сказал:
— Если тепло одеться — не холодно.
— Нет, даже и говорить об этом не хочу. Ты у нас акклиматизировался, уже привык здесь… Верно? — Людмила замолчала, отвернулась; Станислав успел увидеть на ее лице отражение многочисленных мыслей, которые, видимо, расстроили ее. — И вообще меня удивляет, — продолжала она капризным голосом, — что ты только о том и говоришь, чтобы куда-то уехать.
— Я хочу как лучше.
— И все время портишь мне нервы.
— Ладно, больше не буду.
Но после того, как Станислав принял окончательное решение никуда не уезжать, его еще сильнее потянуло в Вахтомино. Чем быстрее приближался день, когда он снова станет гражданским человеком, тем сильнее тосковал Станислав по родным местам.
Когда состоялась новая встреча с Вениамином, Станислав признался ему, что скучает по дому так сильно, что готов бросить все и сбежать.
— Так у нас на роду написано — скучать, — рассудительно ответил Вениамин. — Знаешь, что я тебе скажу? Ты будешь скучать всю свою жизнь. Сейчас — по детству и по деревне Вахтомино, через десять лет — по армейской службе и по Азии, если уедешь отсюда; будешь скучать по холостой жизни…
— Допустим, по армии я скучать не буду. Я по природе не солдат.
— Будешь. Не потому, что ты солдат или не солдат, а потому, что все это молодость. Человек всегда тоскует по ушедшим дням.
Быстро пролетело последнее армейское лето, осенью рота собирала хлопок в соседнем колхозе, и Станиславу редко удавалось выбраться в город. Однажды, когда это ему удалось, он предложил Людмиле поискать более просторную квартиру.
Узнав об этом, Дильдор Аскаровна расстроилась:
— Люда, неужели ты меня бросишь?
— Дильдор Аскаровна, я вас очень люблю, но ведь теперь…
— Вам будет тесно, да?
— Дильдор Аскаровна, — сказал и Станислав, испытывая чувство вины, — вы не обижайтесь на нас, пожалуйста, мы будем к вам часто в гости приходить.
— Почему гости? Зачем гости? — ещё больше возмутилась хозяйка квартиры. — Мне одной зачем такая квартира? Вам тесно, да? Берите эту комнату еще, — она повела рукой по воздуху. — Пусть вам будет просторно!
— Какая вы замечательная! — Людмила бросилась обнимать женщину. — Я даже не ожидала.
Дильдор Аскаровна высвободилась из ее объятий, замахала на нее руками:
— Не надо, не надо!
— Спасибо вам, — сказал Станислав. — Но я боюсь, что все-таки мы вас стесним…
— Не надо! — повторила женщина. — Я одна, все мои родные уехали, вы занимаете комнату и будет хорошо.
Оставшись с Людмилой наедине, Станислав сказал:
— У тебя и правда замечательная квартирная хозяйка.
— А ты думал, что только у тебя хорошие друзья? Кстати, что говорит твой Вениамин? Доволен?
— Еще как. Мы-то с тобой не знаем, что к чему, а оказывается, первая очередь комбината уже действует. Рудники работают, обогатительная фабрика… Сейчас строят медеплавильный завод.
— Пусть строят.
— Веня очень хорошо зарабатывает на экскаваторе…
— Молодец.
— Зовет меня к себе помощником.
— Только и осталось.
— Это было бы здорово. Мы же друзья…
— Слышала. — С легким раздражением в голосе Людмила сказала: — Стасик, милый, я тебя не держу около своей юбки… Хочешь — езжай на все четыре стороны… Думаешь, я не знаю, почему ты заводишь такой разговор?
— Почему? — поинтересовался Станислав.
— Только потому, что тебе вот-вот демобилизовываться, ты станешь свободным человеком. Ты думаешь: не поедет эта дура на стройку — уеду один…
— Людмила…
— Что «Людмила»? Скажешь, я не права? Ты уверен, будто я не знаю, как вы все поступаете в таких случаях? — Она покраснела от гнева. — Пришел, попользовался — и до свидания!
— Люда!
— И после нас хоть потоп!
Это была истерия. Станислав хотел обнять Людмилу, но она оттолкнула его:
— Уходи! Уезжай! Хоть к Вене, хоть к черту на рога! Я без тебя проживу… Ты мне ничем не обязан… Уходи!..
В тот день ему с трудом удалось успокоить Людмилу, но тяжелый осадок в душе остался и не давал покоя.
Через неделю, когда Станиславу вновь удалось получить увольнительную, Людмила встретила его, как ни в чем не бывало, угостила пельменями и рассказала о том, каким образом она хочет построить семейную жизнь, чтобы никогда, никогда, никогда не ссориться.
— Ты на меня не обижаешься, да? Ты не сердишься на меня, дорогой солдатик? Я пошутила с тобой тот раз, а получилось плохо. Что на меня нашло — не знаю, это все не по-настоящему… Я совсем, совсем другая, честное слово! Я не хочу, чтобы ты думал, будто я испорченная женщина и ничего не понимаю… Я все понимаю! Просто на меня иногда находит… Хочется плакать или смеяться… И такая злость приходит — всех бы растерзала! — Она раскраснелась. — Не пугайся только, хорошо? Это я шучу. Шучу я…
— Я не пугаюсь.
— Если ты все еще мечтаешь ехать в Учкент, то можешь ехать. Будешь снова приезжать ко мне, ведь я привыкла. Я всю жизнь кого-нибудь жду… Одного ждала, теперь тебя… — Ее веселость пошла на убыль. — Мне не привыкать, подушка вытерпит…
Станислав поспешил заявить:
— Больше тебе не придется ждать, Люда, не переживай. Я никуда не еду, это уже решено.
— Да? — оживилась она и повисла у него на шее. — Правда?
— Правда.
— Я так счастлива, мой милый солдатик, и Оленька тоже счастлива, смотри! Она все понимает и смеется! Оленька, скажи па-па.
— Па-па, — повторила девочка вслед за матерью.
Станислав испытывал самые разноречивые чувства, слушая голос ребенка. С одной стороны, Станиславу нравилось слово «папа», которым с недавнего времени начала называть его девочка. С другой стороны, он не был Оле фактическим отцом, и это несколько смущало. Его отношение к малышке было более прохладным и менее естественным, чем ему хотелось бы. В этом отношении Людмила проявила такт и не особенно настаивала на том, чтобы Станислав относился к Оле, как к собственному ребенку…
Как-то Людмила сказала:
— Все равно лет через пять ты по-настоящему полюбишь Оленьку.
— Я ее люблю.
— Значит, через пять лет будешь любить еще больше.
В ноябре Станислав демобилизовался.
— Вот я больше и не солдат, — сказал он, постучавшись в знакомую квартиру.
