— Спокуха, — Вася треснул его по плечу так, что это было слышно. — Тут… эта… наше море. Вон, скоро Терру-2 пройдём. Нет тут никаких ррит. И вообще они нас боятся. Мы круты, как скалистые гор-ры… Мы крепки, как чистейший, б****, спирт…
Они спели песню. Жуткими голосищами. Потом разговор мало-помалу перешёл на войну, с войны на политику, парни начали ругаться, Эндрис — утихомиривать парней, а дядя Гена — учить жизни. Стало шумно, но шум был безопасный. Я пожала плечами и пошла дочитывать очередной детектив.
А песня смешная, хоть и непригодная для изысканного общества. Мы с девчонками её тоже пели под гитару пару раз. На вечеринках в Джеймсоне. Элен собирала коллекцию песен времён войны. Смешные, любовные, горькие. Нукту Элен звали Скай. Их обоих убили на Терре-без-номера, во время подавления беспорядков. Давно. А вспомнила я про них, только когда услышала матерную песню, а не когда прилетела на Землю-2. Вот так.
Я и не помню их почти. Осталось в памяти лишь, как Элен сидит и терзает гитару. «Говорят, что ррит ведут крейсера, и что прочей х**ни до ** твою мать…» Душещипательная песня и убийственно нецензурная, но она пела её совершенно серьёзно, негромко, задумчиво перебирая струны, вместе того, чтобы бить по ним, как обычно делают. И получалось — правильно. Потому что о том, как ррит ведут крейсера к Древней Земле, иными словами не скажешь.
Детство. Сквозь всё, что хранится в памяти, проступает одно, неистребимое: подводит живот.
Голод.
Еды мало, плохой, и той не всегда. Но взрослые словно не понимают этого. Ты состоишь из костей и мышц, воинский наставник безжалостно гоняет вас, свору мальчишек, которая мало-помалу становится отрядом; ты — маленькая молния, до безумия гордая своими метательными ножами на поясе и медными кольцами в ушах. Взрослые женщины смотрят на тебя и улыбаются.
Они редко улыбаются. Взгляды их тяжелы, редкий мужчина осмелится посмотреть им в глаза.
Ты помнишь, как твой наставник спорит с Цмайши, главой женщин. Долго. Она уже рычит на него, но он по-прежнему стоит на своём, и тогда она бросает с сердцем:
— Ты можешь сколько угодно печься о своей чести. Но сначала убей детей, которые хотят есть!
Наставник, ничего не сказав, поворачивается и уходит.
Вечером будет пир. Много еды, неописуемо вкусной, настоящее мясо, а не гадкие заменители, от которых болит живот, и нет силы в мышцах. Это враг может есть траву, зёрна и испражнения животных, а люди питаются мясом. Ты даже не замечаешь, что взрослые почти не едят сами, кормят вас.
А наставник сидит в стороне, молча, чёрный от мрака в душе, и Цмайши хлопочет над его свежими ранами.
Ты прихватываешь со стола кусок и подходишь. Детской наивности хватает, чтобы спросить сочувственно:
— Почему ты хмурый, наставник? Ты проиграл сражение?
Наставник медленно переводит на тебя глаза. Узнаёт не сразу.
— Нет, — тихо отвечает он. — Если бы я проиграл, пира бы не было…
— Тогда почему ты в унынии? Это же почётные шрамы.
И от взгляда наставника тебе становится страшно.
— В ЭТИХ шрамах, мальчик, нет ничего почётного.
Потом тебе шёпотом объяснят, что такое гладиаторские бои.
Мало-помалу население корабля отошло от активного отдыха. И с ними стало можно общаться. Морган начал за мной ухлёстывать. Из спортивного интереса, я подозреваю. И принципиальных соображений: как это, одна женщина на корабле, и — одна?
Ха! Настоящий мужчина — это мужчина, который способен ухаживать за экстрим-оператором под ревнивым взглядом живого оружия. Зарычи Аджи разок, посмотрела бы я, что осталось от Моргана…
А Эндрису я не нравилась.
Мастер был погружён в свои размышления. Точно так же, как и до попойки. Я подумала, что он, наверное, пытался залить тревогу. Мужчинам это свойственно. А Эндрис не казался опытным питухом вроде Васи или дяди Гены. Глупый… Что он знал, о чём же он думал, чтобы так изводить себя?
Команда дяди Гены травила байки. Все они были офицерами. Войска стратегического контингента предназначались главным образом для того, чтобы напоминать кому следовало о мощи человеческого оружия и нашей доминирующей роли. Напоминанию следовало быть внушительным и не без благородства. Оставалось только диву даваться, где довелось побывать «стратегическим».
— Они сидят на девяти Террах и думают, что видели космос! — скорее изумлённо, чем презрительно говорил Скотт. — Бен, вот как, по-твоему, сколько людей живут вне Земли?
Ксенолог задумчиво поводил в воздухе полной ручкой.
— Миллионов десять… двенадцать.
— Больше двадцати!
— Больше сорока, — поправил вдруг дядя Гена.
Изумился даже Скотт.
— А это-то где?
— Десять миллионов — на Террах. Ещё пять — на номерных под Советом. Ещё двадцать — на номерных вне реестра, — обстоятельно перечислял полковник. — Ещё семь или восемь, тут уж не сосчитаешь — в вольных зонах. Глубокая разведка, ареалы цаосц и лаэкно, пираты. А, вот ещё! Дикий Порт. Скажешь, там меньше пол-лимона наших?
— Да больше! — вмешался Морган. — Каких пол-лимона?! Там миллионов пять.
— Точно, — поддержал Акмал. — Мамой клянусь, город больше, чем на Земле-2, и здорово…
Мы сидели в столовой, и Дима терзал мой заглючивший наручный комп. Я смотрела на строчки кода через его плечо, но слушала беседу «стратегических».
Они могли просто подшучивать над Джамином Янгом. Но не исключено, что дела действительно обстоят так. У всякого достаёт собственных проблем, чтобы размышлять на тему устройства Галактики. Девять десятых человечества уверены, что Ррит Кадара уничтожена. А я вот была уверена, что наш Ареал ограничивается реестром освоенных планет…
Впрочем, сорок миллионов — это немного. Население одного мегаполиса Древней Земли.
Однажды я проснулась с жуткой головной болью. Помню, меня это удивило. Несмотря на все сотрясения и ушибы, которые я получала в действии, само по себе у меня практически ничего не болело. У Центра лучшие врачи. Лучшая техника, лучшие методы и лекарства. Только бесплатной косметологии у них для меня не предусматривалось, а всё, что касалось профессиональной эффективности, очень их заботило. Я умылась холодной водой, подумала, с чего бы это, и у кого бы попросить таблетку. И вдруг поняла, что на самом деле голова у меня не болит.
Это на нижней палубе беззвучно плакала Шайя.
Она не хотела нас беспокоить и молчала. Камеры показывали, что она лежит неподвижно, свернувшись в кольцо вокруг яиц. Но она плакала, и я не могла не чувствовать этого. Её эмоции заполняли корабль целиком.
Эндрис оставался совершенно спокоен. Я терялась. Он ведь тоже это слышал. Конечно, у Шайи истерика. Может, он считает, что не нужно её трогать? С одной самкой я общалась довольно тесно. Но эта совсем другая. Это же подросток, несчастный, замученный. Ей плохо.
В конце концов, я не выдержала и пошла на нижнюю палубу.
Шайя только пошевелила кончиком хвоста, даже голову не подняла. Но её мысли рванулись ко мне с такой надеждой, что мне захотелось обнять и потискать эту глянцево-чёрную зубастую махину, как зарёванную девчонку.
Если бы Шайя была человеком; если бы Эльса родилась нуктой… как же они похожи.
Она сказала, что всё ужасно неправильно. Она совсем не готова. За ней должны были ухаживать мужья. Драться между собой, чтобы выяснить, кто из них самый сильный и ловкий. Приносить ей всякие вкусности или огромную, опасную добычу. Рассказывать истории. И однажды она бы сделала выбор, —
