Наконец, двери в рубку сомкнулись.
Лакки покрутил башкой, перекинул капитана через плечо и вразвалочку побежал по коридору. Толстяк Карреру сползал, да ещё копошился, шумно сопя. Жить хотел.
Джек фыркнул.
А недурён был броник на кошачьем командарме, ой недурён. Что ж хуманам свои яйцеголовые таких никак не придумают? Разным экзоскелетам сто лет в обед, конечно, но всё дерьмо, с рритским доспехом рядом положить стыдно… Лэнгсон зарился не на блеск, он хорошо представлял себе уровень рритских технологий и знал, какое воздействие на организм даёт столь допотопно, на человеческий взгляд, выглядящая броня.
Ррит и без того превосходят людей по всем физическим параметрам, а в этой красоте…
Твари. Кошки драные.
«Они не знают, на что нарвались», — злорадно подумал Джек.
И остановился.
Счастливчик не верил ни в бога, ни в чёрта, ни в «Миллениум Фалкон». Он знал, что есть Птица: если её обнять, успокоить и попросить, то она споёт тебе жизнь. Но Айфиджениа и так успела замучить себя вконец — страданиями над занюханной Кей-эль-джей, кудахтаньем над коматозным пацаном, ещё икс знает какой ерундой, а ей сейчас надо будет объяснять, что рухнула ходовая, что впереди се-ренкхра, и если Ифе не удастся спеть жизнь, то все просто сдохнут.
Героями, более-менее.
Если вдобавок доложить ей про визуальный контакт и вручить помирающего капитана, Птица сойдёт с ума от тревоги — это во-первых. А во-вторых, она не сможет оставить его без помощи. Что много хуже. Ладно если только засунет в реанимашку, но если ради этой дубины она схватит гитару — а она может, она его очень уж уважает… майор Никас образцовый офицер, будет действовать как положено, и поставит капитана на ноги.
Чтобы через час его зарезали как свинью.
И хрен бы с ним. Дороже собственной шкуры Лакки только шкурка Ифе. Вместе с чёрными пёрышками. «Миннесоте» нужно чудо, а уставшей, перепуганной, изнервничавшейся Птице на чудо может не хватить сил.
«Если ты Птица, — подумал Лакки, — то сиди на высокой ветке и не смотри вниз!»
Отволочь Карреру в его каюту и пусть валяется там? Когда Джека будут расстреливать, он даже не придумает, что сказать в своё оправдание.
Лэнгсон хмыкнул. Он решил. В сущности, он решил уже давно.
Счастливчик стряхнул Карреру с плеча на пол и стал на четвереньки, заглядывая капитану в лицо.
Голова у Ано шла кругом. Он осуществлял визуальный контакт с противником, выполнял свой долг, был на высоте… вдруг всё исчезло, пошло мутью, как в мучительном гриппозном сне, и он оказался дома. Иренэ что-то говорила нежным голосом, музыкальней собственного инструмента. Тихо ходила рядом, и Карреру чувствовал, как от дочери пахнет косметикой; сам он дремал на диване и пытался вспомнить, почему у него дома оказался сержант Лэнгсон. Сочетание Иренэ и Лакки ему смутно не нравилось, но Ано очень устал, трудно было даже думать об этом, не то что протестовать… потом Джек подошёл ближе.
Смотри сейчас на Лакки кто-то сторонний, его бы охватил ужас. Рубцы налились красным, широчайшая улыбка волчьим весельем растянула изуродованное лицо. Белые зубы блестели. Веки раздвинулись, открывая радужку целиком — та, светлая до прозрачности, схваченная чёрным кольцом по внешнему краю, горела раскалённым металлом.
Ано не чувствовал ужаса. Только покой и покорность. Он видел глаза Лэнгсона — умные, ясные, университетские какие-то глаза…
— Сдохни уже нахрен, — обыденно велел Джек.
Выждал пару секунд. Потом встал и взвалил труп на плечо.
Чёрная Птица била крыльями — в теплом серебряном горле рождалась песня.
В медотсеке по-прежнему стояла тишь. На экранах ломались разноцветные линии, что-то монотонно пикало, тушкой лежал в углу малолетний эвакуант, быв бледнее, чем налепленные на него пластыри с датчиками. Ифе сидела за столом и смешивала какое-то зелье, нахохленная, сосредоточенная. Когда Джек вошёл, она сметала в горку просыпанный порошок, рассерженно шипя себе под нос. Не заметила его.
Айфиджениа, конечно, слышала тревогу и испугалась до дрожи, но в рубку не понеслась. В соответствии с уставом она находилась на посту. Джек вдруг представил себе Ифе-школьницу, маленькую правильную девочку, отличницу-замухрышку, незаметную и несмелую. Слабо затомило в груди.
Чёрная Птица.
Военный врач.
— Ифе, — тихо позвал Лакки.
— Джек! — вскрикнула она, обернувшись, и вскочила. Рвалась медичка не к сержанту, разумеется, а к капитану; Лэнгсон свалил того на ближайшую койку и сухо сказал:
— Всё.
Айфиджениа подлетела и резко прижала пальцы к шее Карреру, ловя пульс.
— Сердце не выдержало, — рискнул предположить Лакки. Она отмахнулась свободной рукой, не глядя.
Джек вздохнул. Сказал негромко, без малейшей иронии: «Requiem aeternam dona eis, Domine». Ифе яростно на него воззрилась.
— Раздень его, — приказала. — Быстро. Сейчас я реанимашку заведу! — тут же побежала заводить. Лакки проводил её тоскливым взглядом. Руки у медички дрожали, стеклянная дверь лекарственного шкафчика зазвенела, когда она сунулась его отпирать; звук вплёлся в глухой гул реанимационного комплекса, тестирующего себя самое.
— Et lux perpetua luceat eis, — задумчиво продолжал Джек, глядя на Айфиджению. — Et ad te omnis caro veniet…
— Сейчас! — сообщила Ифе, щёлкая ногтем по игле шприца. — Я его вытащу!
И кинулась к мертвецу.
Лэнгсон поймал её за лацканы и притянул к себе.
— Нахрен его! — ласково сказал он Птице, глядя сверху вниз в бледное личико. — Нас вытаскивай, дура!
Она разок трепыхнулась в его руках, и замерла.
— Что?
— Ходовая нае… — Джек смолк, поправился и продолжал уже с оглядкой на птицын разум, — двигатели отказали у нас, майор Никас. И смотрим мы носом в «большую свиту», а там «Йиррма Ш’райра», там «Рхая М’йардре», там чёрт с рогами. И «Шторм» нас кинул. Нас часа через три достанут. Может, расстреляют, а может, и руками зарежут. Для своего удовольствия.
Ифе замерла. Распахнула и без того большие глаза до неправдоподобной, кукольной ширины.
И повисла на Лакки.
Уцепилась за него так, словно он был единственным спасением. Джек облизнул губы: неприятно, унизительно было понимать, что в действительности точно наоборот.
— Ну… чего… — промямлил он и торопливо подытожил, — беда, в общем.
Птица всхлипнула — беспомощно, жалко.
Джек растерялся. Он честно старался рассказать как можно короче и спокойней, так, как представлял себе сухое изложение информации. Виделось: вот Айфиджениа часто заморгает, она всегда так делает, когда на неё находит решимость. Закусит губу и пойдёт в свой закуток за гитарой. А вернётся уже — Чёрной Птицей, кого не стыдно бояться даже самому Лакки.
Но Птица прижималась к нему, запрокинув голову и открыв рот, растрёпанная, бледная, с покрасневшим глазом, несчастная и беззащитная.
