распустились последние в сезоне цветы. Пока Цутому шел среди одуряющего аромата этих цветов, его гнев пропитала сладкая тоска.
Он поднялся на веранду и позвал хозяев. В глубине темных комнат послышался шум, и на пороге появилась Митико. Цутому сразу же подошел к ней. Губы Митико не сопротивлялись, но в ее ладонях, упершихся в грудь Цутому, нарастала сила отторжения. Когда наконец они отстранились, чтобы разглядеть друг друга, Цутому увидел всю глубину несчастья, отразившегося на исхудавшем лице Митико, казалось, на нем остались только огромные глаза.
— Почему ты не позвала меня? — На этих словах он осекся.
Митико не ответила. Лишь слезы покатились по ее щекам. Все, что Цутому мог сделать, это усадить ее, поддерживая за плечо.
Им казалось, что биение их сердец раздается по всему старому дому «Хакэ».
— Акияма ведет себя ужасно. Я слышал, что он мучает тебя из-за денег.
— Да нет, я сама виновата. Я все потеряла. А хотела тебе подарить. — Сказав это, Митико впервые смогла улыбнуться.
— Глупо! Ничего мне не нужно! Я только обрадуюсь, если Миттян бедной станет. И Акияма не будет говорить, что у меня свой расчет имеется.
— Ах, все равно! Ты всегда о чем-то странном думаешь. — Митико постепенно успокаивалась. К ней вернулось ее сестринское отношение к Цутому, — Не надо. Если люди придут, будет нехорошо, — сказала она, отводя руки Цутому, пытавшегося снова обнять ее.
«Да почему же нельзя? — Цутому почувствовал отчаяние, словно в его груди образовалась пустота. — На наследство плевать, неужели она не понимает, что только любовь и важна! Не похоже, что она меня не любит, об этом и глаза, и губы говорят. Неужели она при нынешнем несчастном положении не понимает, что только это и может привести ее к счастью?»
После того как они при встрече, словно слепые, коснулись друг друга, Цутому и в голову не могло прийти, что этот поцелуй заставил ее вспомнить несчастье, заставил вернуться в собственную скорлупу.
Когда в конце лета из «Хакэ» неожиданно одновременно пропали Акияма и Томико, Цутому решил, что эти двое предали Митико. Но он не рассказывал ей о своей догадке, так как чувствовал, что, если она действительно стремится себя сдержать, это понапрасну еще больнее ранит ее. Однако после того, как Акияма сделал Митико такой несчастной, Цутому подумал, что когда-нибудь он вырвет ее отсюда.
— А не думаешь, что есть другая причина тому, что Акияма только о деньгах и говорит?
— Другая причина?
— Ну, например, из-за Томико, — проговорил он решительно и испугался, увидев, каким непроницаемым стало лицо Митико. Однако это выражение быстро исчезло с ее лица.
— Возможно, я знаю больше тебя, Цутому. Ты, наверное, хочешь сказать, что раз Акияма так себя ведет, то и мы можем вести себя как угодно, но я думаю, что это разные вещи!
В одиночестве Митико часто задумывалась о своей жизни, она чувствовала себя несчастной из-за того, что должна продолжать играть роль добродетельной жены. Но при встрече с Цутому Митико не смогла отказаться от своей роли. В этом заключалась особенность ее несчастной любви. Ей надо было думать о Цутому для того, чтобы выбросить из головы отношения Акиямы и Томико. Но когда Цутому сидел прямо перед ней, она старалась уничтожить в себе чувство к нему.
— Просто мне наконец надо понять то, что и так понятно. Ты меня не любишь.
— Это не правда. Но я считаю, что и для тебя и для меня так будет лучше.
— Это не означает, что ты обо мне думаешь. Это только мучает меня.
— Не говори так. Ты сильный. Ты столько вынес на войне…
— Если бы можно было стать счастливым без страданий, я бы обошелся без них. Нам обоим следует стать сильными ради этого. Неужели тебе не наплевать на мораль окружающих?
— Только у одной морали и есть сила. Ты должен понять это!
— Даже если и пойму, ничего не изменится. Если так будет продолжаться, мы с тобой никогда не станем счастливыми. Во всяком случае, наши отношения не станут праведными настолько, чтобы ты могла успокоиться!
Однако Митико любила его. Она взяла Цутому за руку и, покраснев, промолвила:
— Я люблю тебя. Поверь в это. Но в жизни есть нечто более важное…
— Ты лишь себя любишь! — прервал ее Цутому.
Митико колебалась. Это было как раз то, что временами ее беспокоило. Однако у нее было свое представление о любви, согласно которому любовь к себе была сродни любви к другому. А если ее любили не так, то это не могло бы называться любовью.
— Ты ошибаешься. Я хочу, чтобы ты стал думать, как я.
— Если и я стану думать, как ты, мы никогда не сможем жить вместе. Потому что есть мораль.
— А я думаю, что есть что-то выше морали.
— Что? — с пылом спросил Цутому.
— Клятва!
— Клятва?
— Если мы поклянемся, что действительно любим друг друга и не изменим себе, и если останемся верны этой клятве. Если изменятся законы окружающего нас мира, то придет то время, когда мы сможем быть вместе, не упрекая себя.
Цутому с восхищением наблюдал, как на исхудавшем лице Митико блеснул луч жизни. Это было похоже на отражение нового желания, но это было и последним светом надежды.
— Так сколько же надо ждать?
— Пять лет, десять, не знаю. Да пусть хоть и целая жизнь понадобится.
— Пусть… — Цутому произнес почти с отчаянием.
— А теперь поклянись!
— Клянусь!
К кому была обращена эта клятва? К Богу? Ведь клясться надо только перед Богом.
Цутому в этот миг подумал только, что он, конечно, сможет защитить эту женщину перед Акиямой.
— Ну обними меня! — сказала Митико.
Во время долгого поцелуя их глаза были открыты, в них застыла непоколебимость клятвы. «Если это удовлетворит Митико, то и мне надо успокоиться», — убеждал себя Цутому.
Однако действительно ли можно было довольствоваться сделанным, по-прежнему ли доверяться сердцу Митико? Во время их поцелуя в Цутому проснулось желание спросить у нее, нет ли чего-то большего, чем клятва. Но Митико все же оттолкнула его.
— А теперь уходи! Скоро должен прийти Акияма. Я не хочу видеть вас вместе, тебя и Акияму.
— А когда его не будет, мне можно прийти?
— Нельзя! Мне так кажется. Тебе можно приходить только в те часы, когда все будет спокойно. Ну… Я тебе пришлю письмо, когда можно будет.
— Хоть разок в месяц будешь меня звать? — Цутому говорил с иронией.
— Да. Наверное. А сегодня какое у тебя дело было? — Митико наконец вернулась к заботам по дому. Цутому смутился. Этот его визит неожиданно привел к противоположному результату, а не к тому, на что он рассчитывал.
— Да ничего особенного. Давно не виделись, к тому же беспокоился о тебе, просто пришел пофотографировать.
— А что снимать будешь?
— Скучаю по здешним пейзажам.
Цутому утешился проникновенным взглядом Митико.
— И Миттян разок снять хочу. Скучаю по тебе больше, чем по пейзажам.
— Не надо.
Митико не хотела фотографироваться, но все равно по просьбе Цутому спустилась в сад и встала под карниз, на котором цвели хризантемы.
