— Да ведь это же все давно было, цивилизация ушла вперед. Нам, женщинам, моногамный брак, то есть где один муж и одна жена, кажется более надежным.
И это говорила она, та, которая кокетничала с мужчинами напропалую. Акияма обыкновенно воспринимал все, что она говорила, совершенно серьезно и сейчас сожалел, что не может ничего возразить.
В тот день, когда Цутому после долгого перерыва посетил «Хакэ» и встретился с нечаянно оказавшейся там Томико, с ней произошел еще один случай. В этот вечер в дом Томико был приглашен сослуживец Оно — Кайдзука, который уволился и стал заниматься партийными делами в профсоюзном комитете. Оно, надеясь оживить беседу за ужином, попросил Томико, чтобы она пригласила Акияму.
Когда в четыре часа Акияма вернулся из университета, Томико, вспомнив о просьбе мужа, пошла позвать его.
— Пойдет разговор о политике. Приходи, и Цутому с собой бери.
Акияма не любил Цутому. В его глазах молодой человек был слишком похож на героев Стендаля.
Однако, каким бы аристократическим внешним видом и юношеским великодушием ни выделялся Цутому, он все-таки не походил на Сореля и Фабрицио. У него, имевшего несчастье быть пасынком, не хватало энергичности в характере. Так что с этими славными парнями Цутому сближала только молодость. Если бы Акияма хоть раз задумался о причинах своей неприязни к Цутому, то, несомненно, ему стало бы понятно, что он испытывает раздражение от одной только мысли о чьей-либо молодости.
Акияма и в этот вечер не обрадовался перспективе совместного ужина с Цутому. Однако на нем будет коммунист, а значит, появится шанс поспорить об Энгельсе в присутствии Томико. Он прочел, что Энгельс подвел итог: в будущем коммунистическом обществе будет сохранена моногамная семья. Это заключение и поверхностные знания Акиямы, дескать, при Советах допускается сексуальная распущенность, противоречили друг другу. Акияма подумал, что может повернуть разговор в нужном ему направлении.
Томико пригласила и Митико, но Акияма остановил жену: «Тебе там не место».
Ужин начался в семь вечера в гостиной
— Все-таки бедность не несет в себе ничего хорошего. Из нее же ничего не рождается, — повторял он, и почетный гость — коммунист — усмехался.
Кайдзуке, тихому мужчине, было больше тридцати. Благодаря Оно его приняли в фирму, занимавшуюся реактивами, но поступил он туда, видимо, из-за желания укрыться от войны.
Оно, зная об общественной активности Кайдзуки, принял его в фирму не потому, что сочувствовал компартии, а просто из-за присущей ему небрежности. К тому же Кайдзука аккуратно выполнял служебные обязанности и имел хорошие отношения с коллегами. За исключением крамольных мыслей, Кайдзука был обычным человеком.
Оно, давно не общавшийся с Кайдзукой, желал побеседовать с ним не только о политической кухне малочисленной партии. Кайдзука же пришел на ужин с целью увеличить число сторонников партии, записав в их число своего бывшего попечителя. Зашел разговор о том, что после неудачно проведенной забастовки первого февраля партии необходимо принять меры по вовлечению в свои ряды интеллигентов.
Разговор начался, как обычно, с ничего не значащих реплик, но вскоре приобрел политическую окраску. Кайдзука, известный своим многозначительным молчанием, неожиданно превратился в красноречивого оратора. Он отметил, что неудачи с забастовкой первого февраля повлияли на сознание народа. Долго говорил в лекторской манере, показывая всем видом, что заинтересован в этой беседе.
Цутому не питал интереса к политике, но чувствовал опасность возвращения назад, ко временам громогласного национализма. Глядя на расстановку сил перед очередным сражением, он считал, что если позволить нынешней ситуации развиваться в прежнем духе, то добиться безоговорочной победы над прошлым будет трудно. Однако он промолчал.
Акияма был также безразличен к политике и чувствовал примерно то же, что и Цутому, и все же решил вступить в разговор.
— А не опасно ли такое усиленное внимание к народному сознанию? Не вызовет ли оно возрождения старых разрушительных элементов?
— Они уже появились, это правда. Однако есть установленные людьми законы, и разрушение не пойдет дальше конкретных пределов.
— Охо-хо, Кайдзука всегда был оптимистом, да… — Оно засмеялся, поглядывая на сидящую рядом Томико.
Она выходила, чтобы попросить горничную Канэя уложить спать Юкико, и после этого одна хлопотала между кухней и чайным домиком. Но когда наконец-то кушанья были поданы, она уселась со вместе всеми.
Оно завел разговор с Томико о том, каким оптимистом был Кайдзука, когда работал в их фирме. Кайдзука женился по любви на умной студентке из женского университета, в свое время именно этому противился Оно, приговаривая: «Эти супруги-интеллигентки ужасно крикливы». Сейчас, когда все было против компартии, это сильно мучило Кайдзуку, и он все же настаивал: «Я заставлю ее следовать моим путем». А Оно издевался над ним, ведь заставлять кого-либо следовать за собой противоречит идеям партии Кайдзуки о равенстве мужчин и женщин, и Кайдзука, мол, оптимист, что не обращает внимания на действительное положение дел в браке.
Соскользнувшие с уст Оно слова о равенстве мужчин и женщин подхватил Акияма, чтобы повернуть разговор к отмене наказания за прелюбодеяние. Оно был согласен с отменой.
— Не было еще мужчины, согласившегося бы навлечь на себя позор в суде, объявляя, что его жена завела себе любовника, и если доходило до суда, в общем все заканчивалось мирненько…
— Да, это проблема, но улаживать ее надо с двух сторон и наказывать обе стороны, — проговорил Акияма.
На лице Оно появилось странное выражение. Акияма считает, что наказывать надо обе стороны, значит, привычка Оно искать ласк у своих сослуживиц будет ограничена. Он замолчал.
— А при Советах как? Наказание за прелюбодеяние есть? — спросил Акияма Кайдзуку.
— Нет.
— И измен тоже нет?
— Ну, я не знаю точно… Есть, наверное.
— В книге Энгельса «О происхождении семьи, частной собственности и государства» говорится, что при коммунизме будет введена моногамная система брака. Что же, вы думаете, противоречит это идеям о сексуальности, которые Энгельс излагает в истории брака при первобытнообщинном строе и коллективном браке? У меня сложилось впечатление, что Энгельс отступил от собственного тезиса, чтобы не развивать чувства семейственности в бюргерах.
Это поданное в стендалевском стиле меткое наблюдение было все-таки неправильным. Энгельс всего лишь смог сделать робкое предположение о будущем общества. Однако Кайдзука эту «классику» не очень хорошо помнил.
— Ну, в этом есть политический расчет… И все же, что дальше?
— Да вот, жизнь мужчин и женщин сегодня, при Советах, я, правда, с ней не очень хорошо знаком, но она же противоречит предсказаниям Энгельса, не правда ли?
— Не-ет, вроде во время революции наблюдалась половая вседозволенность, но сейчас даже буржуазными критиками высмеян нетрадиционный семейный уклад. К тому же при разводах с мужчин взимаются алименты, поэтому число разводов в течение жизни человека должно быть ограничено.
Спор по-прежнему не шел в том направлении, которое ему хотел задать Акияма.
— Да и потом, существует определенная разница в доходах мужчины и женщины. Что же будет, если мы построим в будущем такое общество-коммуну, в котором не будет этого разделения?
Кайдзука заметил, что Акияма задает свои вопросы со странным упорством.
— Как все будет — неизвестно. Все-таки сейчас переходный период, и нам, кроме этого, еще о многом
