Была и еще одна вещь, которая, как понимал Никита, лежала в основе этой нелюбви народа к ним, силовым органам. Народ – он так устроен, что всегда хочет видеть, как зло будет наказано. Народ всегда ждет, что вора в наручниках прямо из зала суда отведут в тюрьму. А вот этого-то очень часто и не происходило. И ничто так не бесило Никиту, как слишком частая невозможность доказать на суде, что вор должен сидеть в тюрьме.
Так случилось и сегодня. И это, в общем-то, и было причиной его теперешнего плохого настроения.
Сегодня в суде рассматривалось дело одного жулика-банкира по фамилии Пилюгин. Человек с такой жалкой фамилией прославился тем, что, пользуясь разнообразными хитрыми махинациями, перекачивал деньги за бугор. По общему мнению отдела розыска, эти махинации были слишком оригинальными для его интеллектуальных возможностей. Не меньшую известность Пилюгину принесла и крутая неуплата налогов.
Пилюгина отдел розыска пас долго, весь отдел, начиная с Орла и кончая самым младшим сотрудником группы Женей Калинкиным по прозвищу Джексон. В конце концов нашли все же парочку зацепок, взяли банкира за хобот и посадили. И вот теперь в главном офисе налоговой полиции на Маросейке все ждали результатов и надеялись, что излишне активный предприниматель проведет на нарах хотя бы пару годков за свои прегрешения.
Но на суде все обернулось хуже некуда. Дело было отправили на доследование, а судья, изменив меру пресечения, отпустил Пилюгина прямо из зала суда под подписку о невыезде. Судя по всему, оригинальность махинациям банкира Пилюгина придавал кто-то другой…
Никита притормозил и мысленно выругался. На улице возле комплекса зданий Федеральной службы налоговой полиции России, находящегося по небезызвестному адресу – Маросейка, 12, места для парковки не было. И Никите пришлось поставить свое не первой молодости средство передвижения в Старосадском переулке, чуть ли не у здания Исторической библиотеки, где всегда были толпы готовых на любую пакость студентов. Пару месяцев назад эти интеллектуалы написали на дверце Никитиной машины самое известное российское слово. И ведь опять напишут…
Он вошел в здание налоговой полиции. Небрежно махнув удостоверением перед носом прапорщика, через переход, соединяющий представительское здание с основным четырнадцатиэтажным рабочим корпусом, отправился прямиком к лифту.
Через пару минут Никита шел по коридору восьмого этажа. До двери с табличкой «Отдел розыска», под которой сейчас висела другая, накорябанная чьей-то рукой на куске картона: «Уголок Дурова».
– Опять Джексон! – хотел было возмутиться Никита, но, взглянув еще раз на картонку, понял, что сердиться на Джексона нет никакой возможности. Он набрал код на цифровом замке и вошел внутрь.
В пустой короткий коридор выходило с десяток дверей. Никита секунду-другую постоял, прикидывая, с чего бы начать, и затем решительно направился к двери в глубине коридора. Открыл он ее без стука.
2
Это была приемная, которая вела в кабинет шефа, того самого Деда, как за глаза все они, сотрудники оперативного отделения, называли полковника Дурова – начальника отдела розыска.
Владимир Владимирович был невысокий, плотный человек лет пятидесяти. Поверхностному наблюдателю было бы сложно описать Деда подробнее, а то и вообще невозможно. Бывший муровец, классный сыскарь, по внешности Дед мог вполне сойти за слесаря-сантехника, хотя на каком-нибудь светском приеме способен был совершенно преобразиться и дать фору любому графу, не говоря уже о новых русских…
Шефа в отделе горячо любили и относились к нему с какой-то скрытой нежностью. Дуров никогда не давал своих подчиненных никому из начальства в обиду, хотя самолично спускал с провинившихся три шкуры. Но делал он это один на один.
В крохотной приемной стучала по клавишам компьютера секретарь Деда Надя Соколова. Она подняла голову от клавиатуры и улыбнулась Орлу.
Рядом с Надей на стуле примостился молодой человек. На вид ему было лет двадцать восемь – тридцать. Вид вполне интеллигентный, умные серые глаза, костюмчик стильный, симпатяга, Ален Делон, по-другому не скажешь. Один из тех, за которыми девушки стаями должны бегать.
Орел не любил красавчиков. Личный жизненный опыт Никиты говорил о том, что все они, как правило, с хо-орошей гнильцой. И хотя сидевшего в Дедовой приемной молодого человека Никита никогда раньше не видел, он нисколько не сомневался, что его соображения насчет гнильцы относятся и к нему, целиком и полностью.
– Надя, Дуров на месте? – спросил он.
– У себя, Никита Сергеич, – улыбнулась в ответ Надя. – Ждет. Уже несколько раз вас спрашивал.
Орел постучал в дверь кабинета и вошел.
Кабинет Деда разительно отличался от любого кабинета во всем четырнадцатиэтажном здании. Каждый, кто переступал его порог, сразу чувствовал дыхание иной эпохи. Среди подчиненных даже ходили анекдоты, что мебель Дед вывез из кабинета Сталина. Стол, обитый зеленым сукном, зеленая лампа. Впрочем, то же самое Орел видел и в кабинете Деда на Петровке. На стене, как и там, висел все тот же портрет Феликса Эдмундовича Дзержинского, который Дед не убирал никогда, даже когда вся страна дружно сносила памятники, когда-то воздвигнутые этому человеку.
Дуров, не прерывая разговора по телефону, сделал Орлу знак заходить и садиться. Никита послушно плюхнулся на стул и замер, ожидая, когда у полковника дойдет очередь и до него. Наконец Дуров положил трубку, однако глаза на Никиту поднял не сразу. Он бегло просмотрел какую-то бумагу, сделал на ней пометку, перевернул бумагу по старой муровской привычке текстом вниз и только тогда хмуро сказал:
– Ну, что там на суде? Порадуй старика.
– А ты, Владимир Владимирыч, угадай с трех раз, – не менее мрачно предложил Орел.
Обращаться к Деду на «ты» было личной привилегией Орла. Он заслужил ее, проработав с ним бок о бок восемь лет еще на Петровке. Каждый раз, когда они оставались наедине, Никита активно ею пользовался.
– Ты что, Кощей Бессмертный, а я Иван-дурак? Излагай давай, – буркнул Дед.
