– Но Вероника такая милая, спокойная женщина. Не будет же она с ним бороться…
– Вот сейчас она всем покажет, какая она милая и спокойная! – заметил Русанов.
– К моему сожалению, – подытожил Никита, – оба они, и Вероника, и Любомиров, выйдут чистыми из этого дела. Ну да мы-то на что? Будем бдеть.
– Господи, чего творится! – только и могла сказать Люба.
– Да. Вот такое вот творится. Счета «Самоцветов» арестованы. Там вовсю трудятся наши ребята, которые раскапывают двойную, нет, уже тройную бухгалтерию «Самоцветов», хранившуюся в памяти компьютеров в другом отделе «зет».
– А был еще и другой?
– Был. Отдел «черной» бухгачтерии. Там сидел такой щупленький бухгалтер Сева. Вы его знаете?
– Сева? Наверное, это тот, который работал у нас на полставке. Он вообще-то редко бывал в «Самоцветах».
– На полставке, – засмеялся Никита. – Уж кто-кто, а этот Сева работал на полную катушку… Ну что еще? Наши ребята из Екатеринбурга вовсю копают в Балышеве. Наш финансовый эксперт счастлив, как слон, потирает руки и называет все это не иначе как «золотой жилой». Естественно, возбуждены уголовные дела – тут мы сработали совместно с ребятами из МУРа и ФСБ – сразу по нескольким статьям. В том числе и о покушении на ваше убийство, Любовь Петровна. Вот такие пироги с котятами. – Никита бросил быстрый взгляд на наручные часы. – Кстати, Любовь Петровна, вы останетесь в прежней должности. Любомиров лично мне обещал вас не увольнять…
– А я еще подумаю, оставаться или нет, – тихо сказала Люба. – После того что вы мне тут нарассказали…
– Ирина Александровна, я не виновата! – внезапно послышался за дверью чей-то жалобный голос. – Меня товарищ генерал выгнал!
Никита и Русанов едва успели обернуться – в палату ворвалась разгневанная завотделением Ирина Александровна, сопровождаемая давешней медсестрой.
– Какой еще к чертовой матери генерал?! – по-фельдфебельски рявкнула у Никиты над ухом Ирина Александровна.
– Вот этот, – ткнула медсестра пальцем в его сторону.
– Ах, этот? А ну-ка, товарищи генералы, встать! Шагом марш отсюда!
Офицеры, в спешке попрощавшись с Любой, искренне пожелали ей скорейшего выздоровления и пулей вылетели из палаты.
ЭПИЛОГ
На свадьбе Русанова Никита с чего-то вдруг расстроился, чего-то потянуло его на лирику. «Надо же, повезло обормоту, – думал он о Русанове. – Девка хоть куда. Своя в доску. Хоть зачисляй к нам в КОБРУ. А я умудрился втюхаться в… в дамочку».
Он часто думал о Любови Петровне, вспоминал ее, но так и не решился ничего ей предложить… Может, потому, что каждый раз, когда он думал о ней как о своей женщине, ему тут же вспоминалась история про шубку за десять тысяч долларов, которую крутой герой из дурацкого детектива подарил своей капризной возлюбленной. И надо же было Поливайко подсунуть ему эту книжку. Фу, гадость!
А если честно, без шубки, – ну что он ей может дать, простой, честный офицер налоговой? Она такая… такая…
А Любовь Петровна выздоровела, работает секретарем Любомирова. Он ценит ее деловые качества и иногда с ней спит. Что поделаешь: у него, в отличие от Бори Тарчевского, все в порядке с сексуальными пристрастиями, а Люба – женщина красивая. Она согласилась на это потому, что поняла: найти настоящего мужчину в этом безумном мире практически невозможно. Ей не нужно шубу за десять тысяч долларов. Ей нужно, чтобы сын получил приличное образование.
Галина сестра, Марина, разлюбила своего Славика. Разлюбила в тот самый день, когда все они испытали шок от близости смерти, а он вел себя как свинья. Любви не осталось даже в самых затаенных уголках души, и она сама удивлялась – что это было? – когда вспоминала, как была влюблена в Славика. Не полюбила Марина и Игоря, хотя он своим мужественным поведением спас их если не от смерти, так от сумасшествия. Она только очень привязалась к нему и первое время частенько захаживала в гости. Марина бросила это занудное занятие – огранку камней. Она вдруг поняла, что ей всегда нравилось кормить людей, и поступила в Институт питания (тот самый, в котором училась Аня). Мальчиков там по-прежнему мало, но Марина не расстраивается. Любовью она уже переболела. Сейчас ей просто нравится жить. А придет время – она в девках не засидится.
Рудин сидит в тюрьме. «Все правильно, – думает он, – вор должен сидеть в тюрьме». Так сказал Глеб Жеглов, который всегда был его кумиром. Но он, Рудин, изменил идеалам Глеба и за это расплачивается теперь. Сокамерники знают, что он бывший чекист. Об этом позаботился Белавин. Он думал таким образом усугубить участь Рудина. Но уголовники народ особенный. Они и сами могут разобраться кто есть кто. А в Рудине они чувствуют силу и мощь. К тому же с удовольствием слушают его разглагольствования о том, кто и каким образом виноват в судьбе России. Он говорит о России в целом, а не только о русских: в камере народ многонациональный. Рудин спит на нижней полке у окна, совсем далеко от параши.
Лилия Константиновна по-прежнему мучает невестку, жену своего старшего сына. Теперь еше чаще, потому что ей больше некому упадать на грудь. Отец Игнатий после той памятной встречи с начальником службы безопасности зарекся общаться с ней вообще. Бедная Лилия Константиновна! Как же ей худо, если вспомнить, что Бурмистров завешал фирму своей второй жене, а ей и ее детям осталась только какая-то мелочь. Всего несколько жалких квартир и дач. Она хотела тут же броситься к адвокатам и оспорить завещание. Но старший сын запретил ей это делать, сказал, что он и сам достаточно зарабатывает: его небольшая фирма процветает, занимая свою нишу в московском бизнесе.
Младший же сын, Ваня, заявил, что ему вообще ничего не нужно. Он собирается служить Отечеству в самых горячих точках, а не жиреть, просиживая в креслах штаны. Плевал он на папино имущество. Впереди у него интересная жизнь.
Иногда Ваня вспоминает мальчика Яшу, которого он послал в папину фирму и который исчез после всех
