Брошенный мир

так восхитило его, оказалось не более, чем обыкновенным холлом. Сам же подземный замок распространялся далеко вглубь горы и имел множество залов и комнат. Все они отличались великолепием отделки, но на этом сходство и заканчивалось. Каждая, пусть даже самая небольшая комнатенка имела свой собственный облик, свой стиль, свой декор. И хотя все это убранство несло на себе печать времени, но по- прежнему восхищало глаз.

Но все это, к сожалению, касалось только стен, да еще сводчатых потолков и полов. Все же прочие детали интерьера: мебель, предметы быта, канделябры, великолепные ковры и роскошные драпировки, все это исчезло бесследно. Гномы покидали свой дом не в панике, под натиском какого-то неведомого внешнего врага, а просто планомерно переселялись в какое-то другое место. Куда именно? Об этом сейчас уже сложно было сказать.

В самом дальнем конце пещерного замка Волай обнаружил мастерские гномов. Больше всего его порадовала кузница. Хотя большинство инструментов отсутствовало, сам горн сохранился отлично, а изготовить недостающее не составило бы для него такого уж большого труда. Вот только для кого стараться? Чья рука возьмет в руки кузнечный молот? Чьи голоса наполнят жизнью эти пустынные залы? Кому Волай сможет передать все свои знания? Ему нужен был свой народ, а вот его-то пока как раз и не было.

В мрачной задумчивости, Волай вернулся в комнату, которую избрал для своего проживания. Там, свернувшись клубочком на его брошенном на пол плаще, безмятежно спали волчата. Он не стал им мешать, сел на корточки, прислонившись спиной к стене, и продолжил свои размышления.

-Барбаган ясно дал понять, что намерен подчинить себе все народы Лироса, - думал он. - Если я начну переманивать кого-то из них на свою сторону, то это может привести к ссоре, даже к открытому противостоянию с ним. Нужно ли мне это? Барбаган - сильный бог. Сильный и решительный. Ну а если они объединяться с Лестером, их силы не удвоятся, а утроятся, поскольку каждый будет компенсировать недостатки другого. Что смогу противопоставить их совместным действиям я? Вообще-то многое! Я всегда был способнее их обоих, о чем неоднократно говорили мне и Мэлвин, и мать. Только вот стоит ли идти на конфликт с братьями из-за такой мелочи? Да, Лирос был отдан не одному Барбагану, а нам троим, и он не имел никакого права присваивать верховную власть над ним себе, отведя нам роль подручных. Боги ведь сильны теми, кто им поклоняется, а, лишив нас поддержки снизу, он ограничил и наши возможности. Но как же тогда поступить?

Волай прервал свои размышления, не зная ответа на этот вопрос, а потом в его голове отчетливо, словно кто-то посторонний произнес это вслух, прозвучало;

-Что же, если Барбаган наложил свою руку на все уже существующее, надо создать что-то свое, то, к чему он не будет иметь никакого отношения...

Волай чуть не поперхнулся от дерзости своей собственной мысли. Вторгнуться в то, что до сего времени было подвластно только первородным богам! Творить новую жизнь! Посягнуть на неоспоримое право Мэлвина называть себя Творцом Мироздания! Ведь это даже хуже, чем ссора с братьями! За подобное можно поплатиться и головой! Да и сможет ли он? Сумеет ли применить на практике то, что называется в Ассаане 'Дыхание Бога'? И тут же ответил сам себе:

-А почему бы и нет?! Ведь я же неоднократно видел, как делает это Мэлвин! Больше того, я и сам пробовал, причем еще в раннем детстве!

Волай вспомнил, как лет в пять ради любопытства он взял, и оживил одну из своих игрушек. И что же? Игрушка прожила своей собственной жизнью несколько дней, до тех пор, пока юный творец не утратил к ней интереса. Так может быть именно в этом и заключается секрет 'Дыхания Бога'? В том, что свое творение нужно поддерживать постоянно? Нет, что-то здесь было не так! Никто, даже самый сильный из богов, не в состоянии постоянно жить жизнью своего творения, ежеминутно контролировать его, следить за каждым его шагом, тем более, если творения эти исчисляются не единицами, а тысячами, или даже миллионами!

И все же, в чем здесь секрет? Как это делает Мэлвин? Может быть, он не просто дает способность двигаться, разговаривать, думать, но и еще добавляет что-то, что никак не укладывается во внешние проявления жизни. Но что именно? Что способно дать живому существу то, что они называют душой? Есть расхожее выражение: 'Творец вложил частицу души в свое произведение'. Его, правда, больше применяют к людям искусства, но разве создать живое существо - это не величайшее из искусств?!

Волай встал и в волнении заходил кругами по комнате. Он чувствовал, что вплотную приблизился к разгадке таинства творения жизни. Единственное, что смущало его - если творец раз за разом будет отдавать часть себя другим существам, то когда-нибудь он иссякнет, потеряет всю свою силу. Но почему же тогда не иссяк Мэлвин? Почему он раз от разу становится только сильней, словно внутри у него бьет неиссякаемый источник энергии?

И тут Волая осенило.

-Да потому, - воскликнул он, - что все, вложенное Мэлвином в его творения, возвращается ему сторицей! Его творения поклоняются ему, возносят ему свои молитвы, и тем самым посылают мощный импульс, создают неиссякаемый запас той самой энергии, которую Мэлвин вроде бы так расточительно расходует. На этом все и держится, в этом и заключается секрет и постоянного обновления жизни и вечной жизни самого творца.

Волаю захотелось тут же проверить свою догадку на практике, и он окинул рассеянным взглядом комнату. Единственное, что попалось ему на глаза - это спящие волчата.

-Эти существа уже имеют жизнь, - подумал он. - Но передо мной стоит сейчас другая задача - дать им еще и разум. Я творец начинающий, на первый раз с меня хватит и этого.

Он подошел к волчатам, тесно прижавшимся друг к другу, и вытащил из этого клубка того самого белого, который привлек его внимание в первый раз. Волчонок открыл глаза. То, что его разбудили посреди сна, ему явно не понравилось. Он начал яростно извиваться, и даже попытался укусить Волая.

-Ничего, потерпи! - погрозил ему пальцем Волай. - Я вижу, что тебя не очень-то радует такое неожиданное пробуждение? Но ты же волк? Вижу, что волк, причем волк свирепый и кусачий! И еще я полагаю, что тебе это очень даже нравится - быть волком? Так вот, дорогой ты мой, сейчас ночь, а ночью все порядочные волки не дрыхнут без задних лап, а выходят на охоту. Такова уж, братец, волчья работа! Ну а у тебя на эту ночь работа будет несколько другая - ты должен будешь принести себя в жертву во имя счастливого будущего Лироса.

Волчонок как-то сразу присмирел, словно и в самом деле понял всю важность предстоящего момента, и доверчиво уставился своими глазенками на Волая.

-Ну, вот и отлично, - с улыбкой похвалил его тот. - Я так и знал, что с тобой мы быстро договоримся!

Он поднес волчонка ближе к лицу, поймал глазами его взгляд и усилием воли задержал его. После этого он переплел свое сознание с сознанием этого маленького существа, и уже накрепко мысленно привязал его к себе. Теперь волчонок был готов, и можно было начинать действовать.

Волаю нужны были помощники, обладающие телом, способным к работе. Ничего более совершенного, чем человеческое, для этих целей пока не было придумано, и он сам не стал экспериментировать. Но и лишать волка того, что составляло его сущность, он тоже не хотел, а потому вложил в свое творение способность изменять свое тело по желанию. Его детище сможет находиться либо в человеческом обличии, либо в волчьем, в зависимости от того, какую задачу оно выполняет в данный момент. Такой подход показался Волаю новым и интересным, и он зафиксировал эту особенность, сделав ее краеугольным камнем нового творения. После этого он сконцентрировался на себе самом, представил свою душу в виде светящегося шара, и как бы отщипнул от этого шара небольшой кусочек. Поднеся волчонка ближе к лицу, он слегка дунул ему в морду, мысленно вложив этот кусочек в свое дыхание.

В голове у него как-то разом все перемешалось. Он и сам сейчас был и самим собой, и волком одновременно. Волай закрыл глаза, еще раз представил переплетение двух существ, и мысленно отпустил своего маленького напарника. Первый опыт творения отнял у него слишком много сил, и он просидел с закрытыми глазами минут пять. Из оцепенения его вывело то, что кто-то настойчиво теребил его за рукав. Волай открыл глаза и в первый раз увидел результат своей работы.

Перед ним стоял мальчик лет пяти на вид. У него были абсолютно белые, казавшиеся даже седыми