необходимости, лишь социально ориентирует читателя. Он создает лишь видимость духовной работы. Я бы посоветовал нашей советской молодежи не только чаще читать русскую классическую литературу, но и обратить внимание на некоторые статьи о ней, а в частности, статьи о русской литературе Веры Ивановны Засулич. Она много писала о Добролюбове, о Чернышевском, о Писареве, о Слепцове, о революционере и популярном в наше время писателе Кравчинском (Степняке).
Тогда в Петербурге нам поговорить о литературе не удалось. Все строго функционально. Я чувствовал все время за своей спиной шорох гороховых пальто сыщиков и будто бы даже видел их добропорядочные касторовые котелки.
Особое чувство возникает, когда за тобой начинают следить. Чувство беспомощной мыши, за которой крадется кот. Но я уже в назначенной мне царским правосудием норке — в Пскове. Именно отсюда мне теперь надо плести свою паутину. Весна. Меня раздирает зуд деятельности. Но надо собраться, скоординировать свою жизнь. У нее должны быть внешние и внутренние абрисы. Чем обычно живут все сосланные интеллигенты? Они берут работу в губернской статистике. Мы поступим так же, и уж коли мы до этого добрались, то начнем одновременно штурмовать и местную бедноватую библиотеку.
Боюсь, что в этих записках я увлекусь и слишком часто начну писать о библиотеках. Если говорить о тайных своих мечтаниях, то я всегда воображал себя владельцем большой и полной собственной библиотеки. К сожалению, это оказалось осуществимо только теперь, когда библиотека не так нужна, как в былые годы. Раньше даже города для меня делились на хорошие и плохие по тому, как в этих городах работали библиотеки и какими были их фонды. Цюрих, например, где я жил в эмиграции, был для меня очень неплох, потому что здесь хорошие библиотеки, и они кстати лучше бернских. А вот прославленным Парижем я в каком-то смысле остался недоволен: я жил далеко от Национальной библиотеки и приходилось много времени тратить на дорогу, да и расписание работы там было составлено неудобно.
Итак, я в Пскове. Пропустим бытовые подробности — как жил и где жил, какие ели щи. Когда-нибудь в тех местах, где жил, поставят мемориальные доски, и история станет наглядной. Как и все русские, люблю щи, кашу, жареное мясо, могу выпить рюмку водки, люблю пиво, но лишь пока голова ясна и хмель не начинает мешать работе. Люблю петь под гитару, люблю традиционную оперную музыку, люблю традиционную фортепьянную музыку. Но ни с чем не сравнимо счастье повелевать собственными мыслями, строительством из слов еще несуществующего, возможностью определить или предугадать ход событий. Люблю запах типографской краски, свидетельствующей о том, что твои мысли уходят от тебя и начинают самостоятельную жизнь. Ради этого я готов пожертвовать всем остальным. Это уже не любовь, а страсть.
Я стремлюсь все предвидеть, предусмотреть, даже возможный цейтнот времени. Пусть все будет про запас и наготове. Искусство победы — это умение находиться в данный момент в данном месте.
В Пскове я пишу проект заявления редакции о программе и задачах общерусской политической газеты. Такой газетой станет «Искра». В заявлении говорится и о научно-политическом журнале. Таким журналом станет «Заря». В моем-то сознании газета уже есть. По крайней мере, когда она появится, на первый номер есть что набирать. И есть что будущей редакции обсуждать. Попутно я продолжаю править какие-то статьи. Одна из них — «Некритическая критика», направленная против П. Струве, для «Научного обозрения». Но одновременно, борясь за письменным столом с «легальными марксистами», я совещаюсь с ними по вопросу содействия изданию «Искры». Это совсем не глупые люди, а я ничьими советами никогда не пренебрегал. Искусство политика — это умение выслушать. Еще я отчетливо понимаю, что у этой вальяжной публики есть средства, по крайней мере, они знают, где их искать. Позднее, именно за свои товарищеские сношения с «легалами», я подвергнусь нападкам Плеханова.
Это не совсем справедливо. Сознательно и бессознательно я уже давно работаю на эту идею. Я плету и разбрасываю свою сеть. Еще раз еду в Петербург, где, кроме встречи с Засулич, контакты с местными социал-демократами. Еду в Смоленск, где договариваюсь с Иваном Бабушкиным о шифре для конспиративной переписки. Это будущий корреспондент и агент «Искры». По дороге к Надежде Константиновне в Уфу я и в Нижнем Новгороде встречаюсь с местными товарищами, и они будут содействовать будущей «Искре». И в Уфе состоялось не только свидание с женой. Местные ссыльные — это, возможно, будущие помощники «Искры». На обратном пути заезжаю в старую и любимую Самару. Ну, здесь я себя чувствую уверенно. В моих «предыскровских» хлопотах сыграл определенную роль и Подольск, где жили мои родные. Именно туда в сопровождении полицейского чиновника отправили меня после ареста в Царском Селе под Петербургом.
Заграничный паспорт у меня в кармане с начала мая. Щедрый подарок департамента полиции. Но это отнюдь не либерализм царской власти, а ее уверенность в себе и нежелание возиться с еще одним революционером — пусть лучше подыхает за границей. Кстати, за границей за всеми революционерами и больший контроль. Ни одно правительство, кроме самого бестолкового или сумасшедшего, на тайную полицию никогда денег не жалело. «Повзрослеет — поумнеет», — полагали управленцы того времени. Но одни бунтуют от молодости, а другие от осознания своего общественного долга. Тем не менее, признаюсь, не ожидал, что с паспортом так повезет. Готовил на всякий случай и другой путь — нелегальный — покинуть Россию.
Самое парадоксальное, что фальшивый паспорт, припасенный для этой цели, был на имя дворянина Николая Егоровича Ленина. Крупская, по своему петербургскому, до ссылки, периоду, хорошо знала некую молодую учительницу Ольгу и ее брата, математика-экономиста Сергея Ленина, сочувствовавших социал- демократам. В решающий момент Сергей не подвел и передал паспорт своего отца, находившегося при смерти. В паспорте необходимо было сделать подчистку. В частности, изменить дату рождения. Хорошо, что это не понадобилось.
Ниже я расскажу об одном случае из своей биографии — как чуть не погасла «Искра». «Искра» могла погибнуть и по иной причине.
Жизнь революционера — это не только риск и расчет, но порой и цепь случайностей. Перед отъездом за границу я чуть не «влетел»: десять последних дней мая провел в тюрьме в Петербурге. Это целая маленькая история, закончившаяся, к счастью, хорошо.
Вместе с Мартовым мы из Пскова ехали в Петербург. Ехали, соблюдая безопасность, дальним путем, огородами, с пересадками. Переконспирировались. Одна из таких пересадок была в Царском Селе. Потом нам жандармы же и сказали: «Да там, в Царском Селе, каждый куст под наблюдением». А в жилетном кармане у меня 2000 рублей гонорара, полученного от моей издательницы А. М. Калмыковой (Тетка), и записи химией всех связей с заграницей. Поверх химии написана какая-то белиберда, какой-то счет. Если бы жандармы догадались эту бумажку погреть… Поговорили, подопрашивали, поугрожали, но ничего, кроме нарушения режима, не нашли.
А вообще-то, плохой я мемуарист, не умею себя подать, здесь целую главу надо бы развернуть, написать об «Искре», с приключениями, как попались мы с Мартовым в Царском Селе, целую главу с перипетиями о съезде. Сумел же потом написать книгу об этом съезде с цитатами и замечаниями о том, кто чего сказал. Но теперь уже не хватает времени. Постараюсь только об основном. К чему лежит сердце.
«Искра» началась со скандала.
Недоброжелательный читатель моих заметок скажет, что большевики, дескать, всегда неуживчивы и всегда с кем-то воюют. Хочу напомнить, что в данном случае воевал один твердый большевик — Ульянов- Ленин и с ним вместе два будущих лидера меньшевиков — Мартов и Потресов. А что касается всех споров и распрей в социал-демократии, то не надо забывать, что сама социал-демократия, как общественное направление, есть явление строго научное. Учение о невиданном повороте общества, и именно поэтому каждый практический шаг здесь должен быть строго размерен и размечен, определен не волевым усилием, а теоретически выверен, научно оправдан… Хочу также отметить, что дискуссии, как правило, у нас разгорались именно на пороге конкретных дел. Когда все будущее в тумане, то многие считают: Бог с ним, с этим будущим. А вот когда надо предпринимать конкретные шаги и шагать вместе со всеми, еще и постоянно теоретизирующими, вот тут и разгораются споры. Но это мое соображение не относится к той дискуссии с Плехановым.
Это был человек бесспорной личной решимости и крупной теоретической силы. Он был нужен нам, как мы, молодые из России, нужны были ему. Правда, моя влюбленность в него на этой дискуссии и закончилась. Дело еще не было по-настоящему организовано, а Плеханов уже проявил ясное желание стать основной фигурой предприятия, главным редактором.
