то в нашем варианте той же цели (но более эффектно и драматически обоснованно) служит смерть Энкиду. Тема дружбы и ужаса перед смертью придает этому месту особую человечность и оправдывает изменение стиля, характера и содержания повествования во второй половине эпоса. Кончина Энкиду тщательно инсценирована. С проклятиями обращается Энкиду к людям, с которыми сталкивала его жизнь. Это дает возможность автору повторить всю его историю. Перед смертью Энкиду видит вещий сон - он в потустороннем мире (интересная дупликация и предвосхищение последней таблички эпоса). Внезапностью его смерти объясняется потрясение Гильгамеша.
Восьмая табличка - это жалобы Гильгамеша. Вместе со строками, посвященными смерти друга в седьмой табличке, оказывается, что две из одиннадцати табличек не относятся непосредственно к развитию действия, за чем поэт в остальной части поэмы следит неуклонно. Это ослабление динамичности сюжета представляется необъяснимым.
Настроение героя и тема повествования резко меняются, когда Гильгамеш отправляется - скорее пускаясь в бегство, чем преследуя какую-либо цель, - на поиски способа избежать смерти. Он не стремится больше к вечной славе и героическим подвигам, меняется и его положение - он уже не царь или обожествляемый герой. Как простой человек, лишенный украшений, обнаженный, он упорно обходит землю в поисках магического зелья против смерти. Несколько раз Гильгамеш наталкивается на волшебные средства, но ему не удается узнать их или воспользоваться ими. На двух табличках рассказывается о том, как Гильгамеш бродит по земле, проникает в недоступные человеку районы, где ему предлагают различные средства избавления от смерти, но каждый раз коварно отбирают их [48] .
Поиски связаны с различными опасностями. Упоминается переход через гору, охраняемую чудовищами, полускорпионами - полулюдьми, лежащую по краю света, там, где солнце восходит и заходит. Есть описание - к сожалению, фрагментарное - сада драгоценных камней и рассказ о встрече со странной, скрытой покрывалом женщиной - Сидури, содержательницей таверны на морском берегу, куда не заглядывают посетители, -этакой месопотамской сивиллой, сведущей в делах человеческих и божественных. Сидури предупреждает Гильгамеша о тщетности его поисков, но все же указывает, куда следует идти, чтобы найти единственного человека, которому удалось добиться того, к чему так стремился Гильгамеш, - бессмертия. Им оказался Утнапиштим - месопотамский Ной. Переправившись через воды смерти с помощью корабельщика того ковчега, который уцелел во время всемирного потопа, Гильгамеш встречает Утнапиштима на острове блаженных. Он просит Утнапиштима рассказать историю потопа. Описание потопа, занимающее менее двухсот строк, - вершина месопотамской эпической поэзии. Рассказ полон непринужденных описаний, пересыпанных различными эпизодами, которые месопотамские поэты передавали в нескольких словах. Приводятся остроумные вопросы и ответы, следует восхитительное описание потопа и строительства ковчега. Поэтический язык повествования столь богат, что невольно приходит на ум, не была ли сухость стиля предшествующих табличек специально задумана, чтобы оттенить особую яркость последней. Вновь и вновь Гильгамешу задают вопрос:
''Почему ты странствуешь?'' В ответ он неизменно перечисляет свои огорчения и страхи. Внезапно Утнапиштим отвлекается от описания потопа и резюмирует свой диалог с Гильгамешем, а последний молит сказать, как избежать смерти. Как и Сидури, Утнапиштим отвечает, что ничто на земле не вечно и что человек должен умереть тогда, когда прикажут боги. Однако - намекает Утнапиштим - Гильгамеш мог бы спастись, если не будет спать шесть полных суток. Именно сон, подобие смерти, определяет различие между человеком и бессмертными богами. Гильгамешу, однако, это не удается. Тогда Утнапиштим убеждает Гильгамеша выкупаться в источнике, который, по-видимому, был источником молодости и вечной силы. И тут вновь Гильгамеш не смог воспользоваться возможностью добиться вечной жизни. Ему дают зелье против смерти - ''растение жизни''. Утнапиштим, тронутый мольбой своей жены, удрученной двойным поражением Гильгамеша, снабжает его этим зельем, но змея крадет ''растение жизни'' и, сбросив кожу, становится молодой. Эти внезапные повороты использованы как драматический прием, предсказывающий окончательную неудачу Гильгамеша, но они свидетельствуют также и о том, что в цикле Гильгамеша был ряд независимых эпизодов.
Прежде чем перейти к краткой характеристике других эпических произведений, следует отметить, что таблички, содержащие эти тексты, довольно часто обнаруживают за пределами Месопотамии. ''Эпос о Зу'' и рассказ об Этане происходят из Суз. Историю Адапы и повествование о Нергале и Эрешкигаль нашли в Амарне. Только случайностями можно объяснить как эти открытия, так и то, что не найдена старовавилонская версия ''Нисхождения Иштар в преисподнюю''. Местонахождение фрагментов этих эпосов подтверждает наблюдения, сделанные выше относительно ''Эпоса о Гильгамеше''.
Более короткий, чем поэма о Гильгамеше, эпос ''О сотворении мира'' занимает семь табличек, причем каждая содержит от 115 до 170 строк. Этот эпос своего рода ''священная книга'', ее полагалось читать на новогоднем празднике в Вавилоне. Таким образом, она занимает особое положение среди мифологических текстов. Как литературное произведение ''О сотворении мира'' уступает ''Эпосу о Гильгамеше''. В помпезном стиле гимнов касситского времени в ней рассказывается о происхождении богов [49] и последовательности их поколений вплоть до рождения Мардука, которому приписывается роль создателя вселенной. Наполненный туманными мифологическими намеками, украшенный дофилософскими спекулятивными построениями, эпос повествует с частыми и утомительными повторами о борьбе богов с силами хаоса. По сравнению с историей Гильгамеша рассказ об этой войне примитивен. За образец взята обычная для многих мифологий история молодого бога (в данном случае Мардука), который в трудный момент включается в борьбу и спасает старших богов. Мудрый Эа, несмотря на хитрость и ловкость, терпит поражение, тогда как Мардук, спасая положение, одерживает победу над злыми силами в битве с ужасной Тиамат, воплощением первозданного океана. Поэт повествует об этом важном событии довольно равнодушно, хотя его рассказ, 'очень подробный, имеет вставные эпизоды - о предшествующих столкновениях и подготовке к битве. О самой битве поэт говорит скорее не как о столкновении героев, а как о борьбе магических сил, в которой Мардук побеждает, прибегая к хитрости [50] . Битва Мардука и Тиамат получила отражение в ассирийской иконографии. Изображения этой битвы сохранились не только на цилиндрических печатях, но даже на бронзовом барельефе на воротах Новогоднего храма в Ашшуре, где, как утверждают, полностью воспроизведена эта сцена [51] . По-разному дается описание битвы в самом эпосе и в изображении на рельефе, где момент столкновения выдержан в более героических тонах. Известно, что в некоторых святилищах существовал обычай представлять эту мифическую битву в лицах. Однако свидетельств о том, какую именно роль играл в культе эпос, и об аудитории, для которой он предназначался, столь мало, что невозможно сколько-нибудь убедительно сравнивать три уровня - эпос, иконографию и действо, на которых представляли драму сотворения мира как битву между двумя противниками [52] .
Терпеливо и очень выразительно описывает поэт в пятой табличке то, как были созданы земля и небо, распределены обязанности между богами - все деяния Мардука, ставшего верховным богом. Современному человеку трудно понять, что верховная власть Мардука покоилась в равной степени как на его победе над Тиамат, так и на том хитроумном договоре, который он сумел заключить с богами перед сражением. Этот договор обеспечил ему подчинение всех богов за избавление от разъяренной Тиамат. История сотворения человека из крови ''падшего'' бога, изложенная в шестой табличке, явно восходит к более древнему мифу об Эа. Только здесь роль последнего приписана Мардуку. То значение, которое придавалось в этом мифе Эа, видно из любопытного и краткого отрывка, дублирующего рассказы о победоносной битве Мардука с Тиамат. В нем описана битва Эа с Апсу, мужским воплощением подземных вод. Этот эпизод в качестве вступления мы встречаем в начале первой таблицы. Умело использованный в литературных целях, эпизод важен также с теологической точки зрения, ибо устанавливает, что Мардук был porphyrogenetos , т. е. родился там, где и должен родиться правитель вселенной - во дворце, называемом ''Апсу'', а отцом его был верховный бог. В последней сцене эпоса ''О сотворении мира'' рассказывается, как боги, собравшись во вновь построенных небесных хоромах, торжественно подтвердили верховную власть Мардука. Эпос заканчивается перечислением пятидесяти почетных имен Мардука, причем каждому из них дается объяснение. Происхождению этих имен, то шуточных, то благочестивых, поэт придает большое значение. Он даже советует ученым заняться их изучением, а отцам - обучать им своих сыновей.
